Иван Иванович Лажечников. Последний Новик Роман Страница 39

му что я в этом не сомневаюсь. Готов выслушать желание ваше и ипсолнить его.

- На нынешний день паролем - Троицкий монастырь, лозунгом - Сергий-чудотворец.

- Точно.

- Прикажите отменить их и назначить другие, пока мы будем иметь проводником шведа нашего, который берется быть нашим путеводителем до форпоста розенгофского, а там заменит себя столь же верным человеком. Сверх того, на целую неделю, если можно - на две, надобно снабдить его паролями. В противном случсе мы потеряем этого бесценного человека. Для чего это делается, скажу опять: это не моя тайна!

- Опять тайна! (Фельдмаршал задумывается; немного погодя произносит с важностию.) Господин генерал-кригскомиссар, в армии, мне царским величеством вверенной, я дал мое слово и не переменю его. Надеюсь, что моя доверенность не будет употреблена во зло кем бы то ни было.

- Паткуль, дворянин лифляндский и ныне русский подданный, Паткуль - человек просто, без всяких других титлов, чести своей не отдаст за корону. Вам известно, что он никогда не полагал этой чест ина одни весы с жизнию, что он потерею первой мог купить не только вторую, но и впридачу богатства, чины, благосклонность монарха властолюбивого, и ни одной минуты не был в нерешимости выбора. И когда б я сделался не я, когда бы я имел несчастие потерять это сокровище, когда б я был в состоянии забыть милости Петра Великого, государя моего и благодетеля, не должны ли б и тогда соединять меня крепчайшими узами с выгодами России пошьза моего отечества, моя собственная, личная польэа? Вспомните, что голова моя, которую слишком дорого ценили два короля шведских, не умел ценить польский и которой только один русский монарх положил настоящую цену, ни выше,_ни ниже того, чего она стоит, что голова эта была под плахою шведского палача и ей опять обречена местию Карла. Месть, для меня сладосрная, возвышающая меня в глазах целой Европы! Король, бич севера, ужас народов, мстит бедному лифляндскому дворянину! Ему не столько сладостны победы над царями, как видеть Паткуля у себя в плену! Какое удовольствие, какое наслаждение думать об этом! Вы не знаете этого чувства - я, я его знаю и не променяю на лучшие блага жизни! После того помыслю ли я?.. Нет, господин фельдмаршал, даже намек подозрения есть уже несправедливость.

- Может быть; но вы сообразите сами, сколь странны требования ваши при стечении обстоятельств.

- Я предупреждал вас об этом; повторяю еще, тайна эта принадлежит не мне - лицу, которое составляет часть вашего войска одними заслугами ему, без всяких еще за них вознаграждений.

- Слово дано, и мы будем только помнить об исполнении его, - сказал воепачальник, подавая дружески руку Паткулю. После того поспешил он сделать нужные распоряжения к немедленному походу и приказал протрубить сбор, о котором заранее извещены были полковые командиры.



Глава пятая



ТАИНСТВЕННЫЙ ПРОВОДНИК



Прекрасное свободно!{200}



Жуковский



Как божий гром,

Наш витязь пал на басурмана.{200}



Пушкин



И то была не битва, но убийство!{200}



Жуковский





Горы гангофские покрывались уже вечернею тенью; между ними Муннамегги одна поднимала светлую голову свою, на которой любят останавливаться последние лучи солнца. В темени одной из этих гор, ближайшей к Нейгаузену, на сером мшистом камне, сидел Вольдемар, грустный, беспокойный, как преступный ангел, рукою всемогущего низверженный с неба. Он был один. Даже с ним не было и слепца, неразлучного его товарища. Кругом его страна дикая, безответная, и чем обзор ее беспредельнее, тем более пустота ее расширялась для него, тем сильнее теснило его сиротство. Не гукнет нигде звук человеческого голоса, не дает около него отзыва жизнь хотя дикого зверя; только стая лебедей, спеша застать солнце на волнах Чудскьго озера, может быть родного, прошумела крыльями своими над его головою и гордым, дружным криаом свободы напомнила ему тяжелое одиночество и неволю его. Мрачные думы обступали Вольдемара; взлры его, полные душевной тревоги, прикованы были к стороне Новгородка Ливонского.

Потух золотой крест на печорском монастыре, по-видимому, утешавший его своим сиянием; стерлись и светлые точки, едва мелькавшие в стаен русском. Тени обхватили уже и венец Муннамегги. Туманами подернулись долины и, обманывая взор, разлились обширными озерами, из которых, подобно островам, выглядывали одни верхи гор. Вскоре из мнимых вод вышел полный месяц; будто кааясь над ними, приподнимался и осветил эти верхи. Прекрасная, величественная картина! Но она не трогала, не занимала Вольдемара. В стане русском были его взоры, мысли и сердце; там он был весь. Он видел с трепетом сердечным, как зажигались там огни, все такие же бесчисленные, как и вчера. "Почему их не меньше?" - спрашивал он сам себя с горестным чувством. "Может быть, - думал он опять, себя утешая, - это военная хитрость".

Окрестность молчала, как обширное кладбище; верхи гор, рассыпанных посреди туманных вод, казались ему огромными могилами, где покоятся обитатели этого края, уже опустевшего. Но... вскоре почудился ему шум, подобный стону дальнего водопада. Он ловит его жадным слухом, прилегши головою к земле, и слышит как бы подземный гром. Яснее и яснее становится шум этот до того, что Вольдемар может уже различить конский топот. Действительно, топот приближался, еще, еще, и - умолкнул разом. Вместо его послышалая ему какой-то неясный шелест, будто шептались друг с другом, будто шуршала одежда на движущемся человеке. Сердце у Волбдемара затрепетало в груди, как голубь.

- Боже! это они! - произнес он, становясь на колена и поднимая слезящие очи к светло-голубому небу. - Господи! подай мее силы совершить начатое.

Врдуг из мертвой тишины раздался женский голос, он пел латышскую песню:



О мой Генсхен, божье дитятко,

Что везешь ты на возу?

Лиго! лиго!



Вольдемар отвечал дрожащим, вынужденным голосом:



Золоты венцы девицам,

Парням куньи шапочки.

Лиго! лиго!*

______________

* Это буквальный перевод латышской песни. Лиго - все равно что наша Ладо. Сбово это часто употребляется латышами в песнях их, особенно в тех, которые они поют на Иванов день.



- Вольдемар! - крикнула женщина, поднимая голову из тумана, как наяда из водной области своей.

- Ильза! - перекликнулся он, нахлобучил шляпу с длинными полями на глаза, окутался плащом, спустился с горы и, протянув руку маркитантше, потонул с нею в тумане.

- Я привела к тебе отряд русских, - сказала она ему на том языке, на котором пела. - Но ты дрожишь, Вольдемар?

- Ничего, это от холода. Вы заставили меня слишком долго дожидаться. Где ж...

- Здесь, близко. Вот тебе записка от начальника русского, другая - от Паткуля. Будь осторожен: тебя ищут. Беги при первом случае!

- Бежать?.. Нет, лучше умереть. Пускай казнят меня, только на родной земле! - произнес глухо Вольдемар и увлек свою спутницу к толпе, рябевшей в густом слое паров.

- Где проводник? - закричал один из толпы, казавшийся начальником татарским.

Ильза указала на своего товарища. Подвели бойкую черкесскую лошадь, и два калмыка собирались уже силою втащить Вольдемара на нее и привязать его к седлу, как они обыкновенно делывали это с другими проводниками своими; но он гордо взглянул на малорослых азиятцев, оттолкнул обоих так, что они полетели в разные стороны вверх ногами, вспрыгнул на коня и, гаркнув молодецким голосом по-русски:

- За мною! с богом! - прорезал себе дорогу сквозь толпу татар и поскакал вперед.

За ним последовали Ильза на двухколесной своей тележке и татарский всадник (это был Мурзенко), отпотчевавший сначала нагайкой тех двух негодяев, которые оскорбили проводника, и наказавший своей команде строгое к нему уважение. По следам их понеслись гусем пятисотни казацкая, башкирская и калмыцкая, Преображенский полк на лошадях, девять полков драгун, московские гусары, копейщики и рейтары. (В это же время генерал Гулиц с несколькими сотнями охотников пустился на лодках по водам Чудского озера. Семеновский полк был потребован государем к Нотебургу.)

С судорожным ропотом проснулся край, доселе спавший мертвым сном. Глухо стонала земля от топота конницы; но всадники молчали, будто окаменелые на конях своих. Казалось, эскадроны мертвецов неслись в полуночные часы на крыльях бури. Кое-где раздавалось ржание коней, и то немедленно было удерживаемо рукою,у правлявшею ими; редко где стучало оружие об оружие, и тотчас стук этот замирал, как будто и металл согласовался в эти часы с подчиненностью человека. В отряде из нескольких тысяч - все было память данного приказа, все было жажда победы! Тем лучше выполнялась воля начальства, что она согласовалась и с чувством всего войска. Солдат, так же как и любовник, охотник до ночных приключений, сулящих ему уловленную победу; вообще русский любит удалые затеи, отвагу. Вырвать, да подать; в одно ухо влезть, в другое вылезть - его любимые поговорки, означающие дух народный. Ночь с ее гоьубым небом, с ее зорким сторожем - месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник - не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, - проводник смелый, вольный, окликающий по виеменам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: "С богом!" - все в этом ночном походе наполняло сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.

Так несся более двух часов конный отряд, вверенный таинственному вожатому. Густой туман все еще лежал по земле; свет месяца не ослабевал. Вольдемар оглянулся кругом. Впереди было несколько рощиц и пригорков; кое-где, сквозь густые пары, окутавшие землю, мелькали огненные пятна, которые загораживали иногда маленькие тени. Он остановилчя, за ним весь отряд по свисту Мурзенко. С помощью пере
Страница 39 из 107 Следующая страница