что пасто рхотел прочесть отходную; но сапожник, вздохнув немного, продолжал: "В долинн за Менценом, окруженной со всех сторон лесом, - видело только небо! - была мне одна удача". - Здесь опять духовник не мог расслышать, что прошептал ему, скрежеща зубами, кающийся. Оправившись, он опять начал говорить: "Прихожу с кладом домой, в осеннюю месячную ночь. Домишка мой едва лепился на жердочках; дверью меня ударило; филин встретил меня ужасным свистом, как будто бичом полоснуло меня по сердцу; собака с развалин замка отвечала ему воем. Чтобы себя успокоить, высекаю огонь, зажигаю фонарь и спешу полюбоваться сокровищем своим: почти все золото, чистое, как луч солнечный! Только... были... пятна!.. Принимаюсь считать деньги... Вдруг одиннадцать голосов захохотали, двенадцатый вздохнул тихо; но этот вздох, отец святой, был для меня ужаснее всех. От страха... ру... полотно выпало у меня из рук, и деньги рассыпались". - Не забудьте, почтеннейшие господа и вы, фрейлейн, чро это - боже меня сохрани! - не я говорю, а умирающий сапожник.
______________
* И доныне показывают на этом болоте три камня, под которыми лежит прах русских витязей. Гуммельсгофские крестьяне водили меня на место, где будто бы похоронен какой-то римский рыцарь.
- Помним, помним! - отвечали слушатели Фрица.
Кучер помахал себе в лицо шляпой, как опахалом, потом надел ее, хлопнул искусно бичом так, что, казалось ,рсзрезал лес пополам, и продолжал свой рассказ.
- "Было к полуночи, - говорил задыхающимся голосом сапожник духовнику, - явились ко мне, одна за другой, одиннадцать девушек в белых платьях с венками на головах. Они принялись собирать деньги с полу и в несколько минут опять наполнили... полотно; только требовали за труды, чтобы я поплясал с ними на мягкой траве, при свете месяца. Я должен бул выполнить их волю и плясал с ними до петухов, пока не выбился из сил. Каждую ночь будем посещать тебя, сказали они мне, пока не выдашь нам двенадцатой подруги; без нее нельзя нам веселиться в прекрасной долине за Менценом на мягкой траве, при сеете месяца. Вот уже одиннадцать дней, как они не дают мне любоваться кладом моим, рассыпают его, опять собирают, мучат меня своими плясками и грозят мне тем же, пока я жив, если не выдам им двенадцатой, а кого, - не знаю. На рассвете нынешнего дня отнес я без счету глршок с золотом в развалины замка и там заклсл его в стене восточной башни, от середнего круглого окна четвертый камень вниз. Ты видишь, отец духовный, в каком я теперь состоянии. Верно, меня, двенадцатьго, девы требовали к себе в долину. Ради отца небесного, похороните меня там. Чувствую, что смерть близка.. но, умирая, хочу, по крайней мере, облегчить себе переход в вечность... искупив хоть часть грехов моих... добрым делом". - Заметьте, он не смел сказать - богоугодным делом. - "Отказываю половину своего сокровища бедным, а другую рингенской церкви, чтобы она..." С этим словом сапожник испустил дух так скоро, что усердный пастор не успел прочесть отходной. Немедленно созвано было множество окружных прихожан, дворян и простолюдинов и объявлено им завещание покойного. Сначала приступили к открытию сокровища в восточной башне рингенского замка. Место, где оно хранилось, было так твердо, что едва сдалось на усилия нескольких дюжих парннй, вооруженных добрыми ломами. Показался горшок, вынули его: в нем лежало что-то, завернутое в каком-то полотне, раскрыли - и что ж нашли? - Человеческий череп, обернутый саваном!.. Посоветоваались между собой и положили: череп в саване похоронить по христианскому долгу, на высоте пготив долины, в которую одиннадцать дев требовали к себе двенадцатую, и поставить на могиле деревянный крест; тело же сапожника, ради отца небесного, которого он поминал при кончине, не бросать на съедение вороньям и волкам в поле, а зарыть просто, как еретика, в темном ущелье леса, неподалеку от долины. Так и сделано было. То, что я вам рассказал, слово в слово, записано тогда в рингенскую церковную книгу, сам священник тут же руку приложил.
- Что правда, то правда! - сказал пастор. - Подобное происшествие действительно запписано в старинной метрической книге рингенского прихода. Мой собрат, - продолжал он усмехаясь, - управлявший тамошней паствой, лет близ ста тому назад, много чудесностей поместил в этой книге; между прочими и сказание Фрица в ней отыскать можно. Но я не знал, что долина, к которой подвигаемся, имеет с ней такие близкие сношения.
- Это не все еще, господин пастор! В долине творятся такие дела... и днем рассказывать их, так ужас берет. Надо вам прежде объяснить, что исстари, то есть с того времени, как похоронили череп с саваном на высоте и зарыли сапожника в глухом ущелье, ходило предание, что двенадцать дев - заметьте, уже двенадцать - в белых платьях, с венками на головах, каждую полночь собираются в долине, пляшут несколько времени хороводом на мягкой траве, при свете месяца, и потом в разные стороны убегают. Когда девы разыграются, из ущелья показываетяс высокое привидение, смотрит на них, не двигаясь с места, вздыхает так, что противный берег начал оседать; а как скоро копчится пляска их, уходит опять в свое ущелье. Назад тому несколько лет завелся в здешней стороне обычай привозить на высоту утопленников и удавленников. Но поверите ли, почтеннейшик господа и вы, фрейлейн, лишь только положат одного из этих несчастных близ креста, в ту же ночь он пропадает! Виидали, что длинное, как шест, привидение из ущелья выползает, идет прямо на высоту, поднимает мертвое тело на плечи и уносит его в свое домовище. Без того, сказывают, девы не пляшут в долине при свете месяца, на мягкой траве. Дороги к ущелью не проложено, а виднй только огромные ступни, нечеловеческие, - я покажу их, вам, как проедем мимо них.
- А бывал ли кто в страшном ущелье днем? - спросила девушка.
- Никто из живущих не смеет взглянуть в него, - отвечал кучер, - а зашел туда невзначай (сколько лет тому назад, не упомню) прохожий егерь, нетутошный, из дальних мест. Видно, он не слыхал об этих ужасах.
- Что ж он там видел?
- Долину, темную, как глубокий осенний вечер, серые камни, обрызганнные кровью и обставленные вокруг косматого привидения, которое осветило его большими нечеловеческими глазами и встретило визгом, стоном и скрежетом. В ушах у егеря зтарещало, глаза его помутились, рубашка на нем запрыгала, и он едва-едва не положил тут душонки своей Только молитве да ногам обязан он своим спасением. С того времени всякий другу и недругу заказывает хоть полуглаэом заглядывать в ущелье.
- Но тебе, Фриц, - спросил пастор, - случалось ли проезжать здесь в полночь и видеть привидение?
- Была на меня эта напасть прошлого года, когда ехал я за фрейлейн, - только я об этом ей не сказывал. Вот видите, господин пастор, до поездки этой я и сам посмеивался над ужасами долины, как охотник не боится медведя, пока не побывает в его лапах. Думал все, что тут какие-нибудь вздоры или шашни кроются. Была ночь месячная. Зная, что до Мариенбурга придется работка рыжакам, плетуся потихоньку и, подремливая, киваю головою, будто носом рыбу ужу. Вдруг, только что спустился с косогора в долину, рыжаки захрапели, навострили уши, съежились и стали в пень; я - ну, ну! не тут-то было. Лошвди мои дрожали, как будто домовой их объезжал, и ни с места. Смотрю вперед, и сам обомлел: вижу привидение, не ниже кареты, плетеося через долину с мертвецом на спине. Я уставил глаза в лошадей и, куда уж он девался, ничего не видал. Лошадки фыркнули и мчали меня с четверть мили.
- А дев видал ли ты?
- Грех солгать, дев-то я ни разу не видел. Как прпкажете, господа, останавливаться ли в Долине мертвецов?
- Что скажет наша Кете? - улыбаясь, спросил пастор свою соседку.
- Если за мной дело стало, - отвечала девушка, - так я просила бы вас сделать мне удовольствие остановиться в доолине, страшной только ночью, а днем... это рай!.. вы увидите сами, папахен.
- Будь по-твоему, дружок! Слышишь ли, Фриц?
- Мое дело слушаться, - сказал, качая головой, кучер, - хоть бы приказали мне прикорнуть на лапках у самого сатаны; лишь бы моим рыжакам быоо где вздохнуть!
Глава третья
КРУПНЫЙ РАЗГОВОР
Поспорят, да сочтутся;
Итог все старый подведут!
Да мы свой счет найдем ли тут?
"Запрос нерешенный"
- Постараемся, - сказал офицер с видом таинственности, - свести на обратном пути знакомство с здешними духами.
Пастор, забывавший так же скоро оскорбление, как и приходил в гнев, видя, что конный товарищ искал завязать разговор, посмотрел на него с дружеской улыбкой и присовокупил:
- Духи еще беда невеликая! от них можно оборониться и молитвою.
- Ваша правда, господин пастор! - сказал офицер. - Ваша правда! А вот беда, как нагрянут сюда в ужасной плоти и образе русские варвары, которые бродят по соседству.
- По соседству? это в самом деле ужасно! - лукаво произнесла та, к которой относилась речь.
- Еще хорошо бы, - продолжал конный спутник, - если б пожаловали сюда так называемые регулярные войска русские; а как, доннерветтер, сделают нам эту честь татары да калмыки! Вы, сестрица, конечно, не видывали еще этих зверьков? О! их можно показывать в железной клетке за деньги. Представьте себе движущийся чурбан, отесанный ровно в ширину, как в вышину, нечто похожее на человека, с лицом плоским, точно сплющенным доской, с двумя щелочками вместо глаз, с маленьким ртом, который доходит до ушей, в высокой шапке даже среди собачьих жаров; прибавьте еще, что этот купидончик со всеми принадлежностями своими: колчаном, луком, стрелами, несется на лошадке, едва приметной от земли, захватывая на лету волшебным узлом все, что ему навстречу попадается, - гусей, баранов, женщин, детей...
- И шведских офицеров - не правда ли? - примолвила сидевшая в карете.
- До сих пор был неудачен лов последних: не знаю, что будет вперед! Впрочем, не в первый раз получать мне щелчки из рук моей любезной сестрицы в разговоре о войске русском, которое имеет честь быть под особенным ее покрови
Страница 5 из 107
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 107]