говорила Анна Михайловна; Долинский и здесь был снова согласен и не ставил борьбу с долгом, с привычным уважением к известным правилам, ни в вину, ни в порицание. Борьба всегда говорит за хорошую натуру, неспособную перегвыривать всем, как попало, между тем, как обман...
- Гадость ужасная !- с омерзением произнесла Анна Михайловна.- Странно это,- говорила она через несколько минут,- как люди мало ценят то, что в любви есть самого лучшего, и спешат падать как можно грязнее.
- Таков уж человек, да, может быть, его в этом даже нельзя слишком и винить.
- Нет, все это очень странно... ни борьбы, ни уверенности, что мы любим друг в друге... что-то вве-таки высшее... человеческое... Неужто ж уж это в самом деле только шутовство! Неужто уж так нельзя любить?
Анна Михайловна выговорила это с затруднением, и она бы вовсе не выговорила этого Долинскому без маски.
- Как же неьзя, если мы и в литературе и в жизни встречаем множество примеров такой любви?
- Ну, не правда ли, всегда можно любить чисто? Ну, что эти волненья крови... интриги...
- Да, мне кажется, что вы совершенно правы.
- Как, Нестор Игнатьич, "кажется"! Я верю в это,- отвечала Анна Михайловна.
- Да, конечно... Борьба... а не выйдешь из этой борьбы победителем, то все-таки знаешь, что я - человек, я спорил, боролся, но не совладал, не устоял.
- Нет, зачем? Чистая, чистая любовь и борьба - вот настоящее наслаждение: "бледнеть и гаснуть... вот блаженство".
- Долинский, здравствуй! - произнесло, остановясь перед ними, какое-то черное, кружевное домино.
Нестон Игнатьевич посмотрел на маску и никак не мог догадаться, кто бы мог его знать на этом аристократическом маскараде.
- Давай свою руку, несчастеый страдалец! - звало его пискливым голосом домино.
Долинский отказался, говоря, что у него есть своя очень интересная маска.
- Лжешь, совсем не интересная,- пищало домино,- я ее знаю - совсем не интересная. Пора уж вам наскучить друг другу.
- Иди, иди себе с богом, маска,- отвечал Долинский.
- Нет, я хочу идти с тобой,- настаивало домино. Долинский едва-едва мог отделаться от привязчивой маски.
- Вы не знаете, кто это такая? - спросила Анна Михайловна.
- Решительно не знаю.
- Долинский! - опять запищала та же маска, появляясь с другой стороны под руку с другой маской, покрытою звездным покрывалом.
Нестор Игнатьевич оглянулся.
- Оатавь же, наконец, на минутку свое сокровище,- начала, смеясь, маска.
- Оставь меня, пожалуйста, в покое.
- Нет, я тебя не оставлю; я не могу тебя оставить, мой милый рыцарь! - решительно отвечала маска.- Ты мне очень дорог, пойми, ты - дорог мне, Долинский.
Маски слегка хихикали.
- Ах, уж оставь его! Он рад бы, видишь ли, и сам идти с тобой, да не может,- картавило звездное покрывало.
- Ты думаешь, что она его причаровала?
- О, нет! Она не чаровница. Она его просто пришила, пришила его,- отвечало, громко рассмеявшись, звездное пркрывало, и обе маски побежали.
- Пойдемте, пожалуйста, ходить... Где Дораа? - говорила несколько смущенная Анна Михайловна еще более смущенному Долинскому.
Они встали и пошли; но не успели сделать двадцати шагов, как снова увидели те же два домино, шедшие навстречу им под руки с очень молодым конногвардейцем.
- Пойдемте от них,- сказала оробевшая Анна Михайловна и, дернув Долинского за руку, повернула назад.
- Чего она нас так боится? - спрашивало, нагоняя их сзади, черное домино у звездншго покрывала.
- Она не сшила мне к сроку панталон,- издевалось звездное покрывало, и обе маски вместе с конногвардейцем залились.
- Возьмем его приступом! - продолжало шутить за спиною у Анны Михайловны и Долинского звездное покрывало.
- Возьмем,- соглашалось домино.
Долинский терялся, не зная, что ему делать, и тревожно искал глазами голубого домино Доры.- Вот... Черт знает, что я мошу, что я должен сделать? Если б Дора! Ах, если б она! - Он посмотрел в глаза Анне Михайловне - глаза эти были полны слез.
- Ну, бери,- произнесло сквозь смех заднее домино и схватило Долинского за локоть свободной руки.
В то же время звездное покрывало ловко отодвинуло Анну Миъайловну и взялось за другую руку Долинского.
Нестор Игнатьевич слегка рванулся: маски висели крепко, как хорошо принявшиеся пиявки, и только захохотали.
- Ты не думаешь ли драться? - спросило его покрывало.
Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; кононгвардеец, сопровождавший полонивших Долинского масок, рассказывал что-то лейб-казачьему офицеру и старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и смотрели в ту сторону, куда маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.
- Пустите меня бога ради! - просил Долинский и ворохнул руками тихо, но гораздо посерьезнее.
- Послушай, Долинский, будь паинька, не дурачься, а не то, mon cher {мой дорогой (франц.)}, сам пожалеешь.
- Делайте, что хотите, только отстаньте от меня теперь.
- Ну, хорошо, иди, а мы сделаем скандал твоей маске.
Долинский опять оглянулся. Одинокая Анна Михайловна по-прежнему жалась у стены, но из ближайших дверей показался голубой капюшон Доры. Конногвардеец с лейб-казаком и благонамеренным старичком по-прежнему веселились. Лицо благонамеренного старичка показалось что-то знакомым Долинскому.
- Боже мой! - вспомнил он,- да это, кажется, благодетель Азовцовых - откупщик,- и, оглянувшись на висевшее у него на правом локте черное домино, Долинский проговорил строго:
- Юлия Петровна, это вы мне делаете такие сюрпризы?
Он узнал свою жену.
- Ну, пойдемте же, куда вам угодно, и, пожалуйста, говорите скорее, чего хотите вы от меня, бессовестная вы, ненавистная женщина!
Глава одиннадцатая ЗВЕЗДОЧКА СЧАСТЬЯ
Анна Михайловна, встретив Дору, упросила ее тотчас же уехать с маскарада.
- Я совсем нездорова - голова страшно разболелась,- говорила она сестре, скрыыая от нее причину своего настоящего расстройства.
- Позовем же Долинского,- отвечала Дора.
- Нет, бог с ним - пусть себе повеселится.
Сестры приехали домой, слегка закусили и разошлись по своим комнатам.
Долинский позвонил с черного входа часа через два или даже несколько более. Кухарка отперла ему дверь, подала спички и опять повалилась на кровать.
Спички оказались вовсе ненужными. На столе в столовой горела свеча и стояла тарелка, покрытая чистою салфеткою, под которой лежал ломоть хлеба и кусок жареной индейки.
Нестор Игнатьевич взглянул на этот ужин и, дунв на свечку, тихонько прошел в свою комнату.
Минут через пять кто-то очень тихо постучался в его двери.
Долинский, азартно шагавший взад и вперед, остановился.
- Можно войти? - тихо произнес за дверью голос Анны Михайловны,
- Сделайте милость,- отвечал Долинский, смущаясь и оглянув порядок своей комнаты.
- Отчего вы не закусили? - спросила, входя, тоже несколько смущенная Анна Михайловна.
- Сыт - благодарю вас за внимание.
Анна Михайловна, очевидно, пришла говорить не о закуске, но не знала, с чего начать.
- Садитесь, пожалуйста,- вы устали,- отнесся к ней Долинский, подвигая кресло.
- Что это было за явление такое? - спросила она, спускаясь в кресло и стараясь спокойно улыбнуться.
- Боже мой! Я просто теряю голову,- отвечал Долинский.- Я был пничиною, что вас так тяжело оскорбила эта дрянная женщина.
- Нет... что до меня касается, то... вы, пожалуйста, не думайте об этом, Нестор Игнатьич. Это - совершенный вздор.
- Я дал бы дорого - о, я дорого бы дал, чтоыб этого вздора не случилось.
- Эта маска была ваша жена?
- Почему вы это подумали?
- Так кка-то, сама не знаю. У меня было нехорошее предчувствие, и я не хотела ни за что ехать - это все Даша упрямая виновата.
- Пожалуйста, забудьте этот возмутительный случай,- упрашивал Долинский, протягивая Анне Михайловне свою руку.- Иначе это убьет меня; я... не знаю, право... я уйду бог знает куда: я просто хотел уехать, хоть в Москву, что ли.
- Очень мило,- птошепташа, качая с упреком головой, Анна Михайловна.- Вы лучше скажите мне, не было ли с вами чего дурного?
- Ничего. Она хочет с меня денег, и я ей обещал.
- Какая странная женщина!
- Бог с ней, Анна Михайловна. Мне только стыдно... больно... кажется, сквозь землю бы пошел за то, что вынесли вы сегодня. Вы не поверите, как мне это больно...
- Верю, верю, только успокойтесь и забудьте этот нехороший вечер,- отвечала Анна Михайловна, подавая Долинскому свои обе руки.- Верьте и вы, "то из всего, что сегодня случилось, я хочу помнить одно: вашу боязнь за мое спокойствие.
- Боже мой! Да что же у меня остается в жизни, кроме вашего спокойствия.
Анна Михайловна взглянула на Долинского и молча встала.
- Позвольте на одно слово,- попртсил ее Долинский.
Анна Михайловна остановилась.
- Вы не сердитесь? - спросил Нестор Игнатьевич.
- Я уверена, что вы не можете сказать ничего такого, что бы меня рассердило,- отвечала Анна Михайловна.
- Я вас всегда очень уважал, Анна Михайловна, а сегодня, когда мне показалось, что я более не буду вас видеть, не бубу слышать вашего голоса, я убедился, я понял, что я страстно, глубоко вас люблю, и я решился... уехать.
- Зачем? - краснея и взглянув нс дверь, отвечала Анна Михайловна.
Долинский мочлал.
- Вам никто не мешает... и...
- И что?
- Вы никогда не будете иметь права подумать, что вас любят меньше,- чуть слышно уронила Анна Михайловна.
Долинский сжал в своих руках ее руку. Анна Михсйловна ничего не говорила и, опустив глаза, смотрела в землю.
В доме было до жуткости тихо, и сердце билось, точно под самым ухом. И он, и она были в крайнем замешательстве, из которого Анна Михайловна вы
Страница 20 из 56
Следующая страница
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 ]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 56]
