Николай Лесков Железная воля Страница 7

ня женюсь".

"Что вы за вздор говорите?"

"Никакой вздор, непременно женюсь".

"Как женитесь? Да ведь, позвольте, вы ведь три года уже как женаты".

"Гм! да, три года, три года. Ишь вы! Вы думаете, что это всегда будет так, как было три года. Конечно, это могло так оставаться и тридцать три года, если бы я не получил денег и не завел своего хозяйства; но теперь нет, брат, Клара Павловна, будьте покойны, я с вами нынче женюсь. Вы меня, кажется, не понимаете?"

"Решительно не понимаю, не понимаю".

"Дело самое простое: у меня с Кларинькой так было положено, что когда у меня будет три тфсячи талеров, я буду делать с Кларинькой нашу свадьбу. Понимаете, только свадьбу и ничего более, а когда я сделаюсь хозяином, тогдп мы совсем как нужно женимся. Теперь вы понимаете?"

"Батюшки мои, - говорю, - я боюсь за вас, что начинаю понимать, как вы это... три года... все еще не женились!"

"О да, разумеется, еще не женился! Ведь я вам сказал, что если бы я не устроился как нужно, я бы и тридцать три года так прожил".

"Вы удивительный человек!"

"Да, да, да, я и сам знаю, что я удивительный человек, - у меня железная воля! А вы разве не понялм, что я вам давно сказал, что, получая три тысячи талеров, я еще не буду наверху блаженмтва, а буду только близко блаженства?"

"Нет, - отвечаю, - тогда не понял".

"А теперь понимаете?"

"Теперь понимаю".

"О, вы неглупый человек. И что вы теперь обо мне скажете? Я теперь сам хозяин и могу иметь семейство, я буду все иметь".

"Молодец, - говорю, - молодец!.. и черт вас побери, какой вы молодец!.."

И целый потом этот день до вечера я был не шутя взволнован этою штукою.

"Этакой немецкий черт! - думалось мне, - он нашего Чичикова пересилит".

И как Гейне все мерещился во сне подбирающий под себя Германию черный прусский орел (*14), так мне все метался в глазах этот немец, который собирался сегодня быть мужем своей жены после трех лет женитьбы.

Помилуйте, чего после этого такой человек не вытерпит и чего он не добьется?

Этот вопрос стоял у меня в голове и во все время пира, который был продолжителен и изобилен, на котором и русские и англичане, и немцы - все были пьяны, все целовались, все говорили Пекторалису более или менее плоские намеки на то, что задлившийся пир крадет у него блаженные и долгожданные мгновения; но Пекторалис был непоколебим; он тоже был пьян, но говорил:

"Я никудк не тороплюсь; я никогда не тороплюсь - и я всюд упоспею и все получу в свое время. Пожалуйста, сидите и пейте, у меня ведь железная воля".

В эти минуты он, бедняжка, еще не знал, как она ему была нужна и какие ей предстояли испытания.



12



- На другой день по милости этого пира пришлось проспать добрым полчасом дольше обыкновенного, да и то не хотелось встать, несмотря на самую неотвязчивую докуку будившего меня слуги. Только важность делк, которое он мне сообщал и которое я не скоро мог понять, заставила меня сделать над собою усилие.

Речь шла о Гуго Карловиче, - точно еще не был окончен заданный им пьянейший пир.

"Да в чем же дело?" - говорю я, сидя на постели и смотря заспанными глазами на моего слугу.

А дело было вот в чем: через час после ухода от Пекторалиса посдеднего гостя, Гуго на рассвете серого дня вышел на крыльцо своего флигеля, звонко свистнул и крикнул:

"Однако!"

Через несколько минут он повторил это громче и потом раз за разом еще громче прокричал:

"Однако! однако!"

К нему подошел один из ночных сторожей и говорит:

"Что твоей милости, сударь?"

"Пошли мне сейчас "Однако"!"

Сторож посмотрел на немца и отвечал:

"Иди спать, родной, - что тебе такое!"

"Ты дурак: пошли мне "Однако". Пойди туда, вон в тот флигель, где слесаря, и разбуди его там в его комнатке, - и скажи, чтобы сейчас пришел сюда".

"Перепились, басурманы!" - подумал сторож и пошел будить Офенберга: он-де немец и скорее разберет, что другому немцу надо.

Офенберг тоже был подшафе и насилу продрал глаза, нь встал, оделся и отправился к Пекторалису, который во все это время стоял в туфлях на крыльце. Завидя Офенберга, он весь вздрогнул и опять закричал ему:

"Однако!"

"Чего вы хотите?" - отвечал Офенберг.

"Однако, чего я хочу, того уже, однако, нет, - отвечал Пекторалис. И, резко переменив тон, скомандовал: - Но иди-ка за мною".

Позвав к себе Офенберга, он заперся с ним на ключ в конторе - и с тех пор они дерутся.

Я просто своим ушам не верил; но мой человек твердо стоял на своем и добавил, что Гуго и Офенберг дерутся опасно - запершись на ключ, так что видеть ничего не видно, и крику, говорит, из себя не пущают, а только слышно, как ужасно удары хлопают и барыня плачет.

"Пожалуйте, - говорит, - туда, потому что там давно уже все господа собрались - потому убийства боятся; но никак взлезть не могут".

Я бросился к флигелю Пекторалиса и застал, что там действительно вся наша колония была в сборе и суетилась у дверей Пекторалиса. Двери, как сказано, были плотно заперты, и за ними происходило что-то необыкновенное: оттуда была слышна сильная возня - слышно было, как кто-то кого-то чем-то тузил и перетаскивал. Побьет, побьет и потащит, опрокинет и бросит, и опять тузит, и потом вдруг будто пауза - и опять потасовка, и тихое женское всхлипывание.

"Эй, господа! - кричали им. - Послушайте... довольно вам Отпирайтесь!"

"Не отвечай! - слышался голос Пекторалиса, и вслед за этим опять идет потасовка.

"Полно, полно, Гуго Карлыч! - кричали мы. - Довольно! иначе мы двери высадим!"

Угроза, кажется, подействовала: возня продолжалась еще минуту и потом вдруг прекратилась - и в ту же самую минуту дверной крюк откинулся, и Офенберг вылетел к нам, очевидно при некотором стороннеем содействии.

"Что с вами, Офенберг?" - вскричаали мы разом; но тот ни слова нам не ответил и пробежал далее.

"Батюшка, Гуго Карлыч, за что вы его это так обработали?"

"Он знает", - отвечал Пекторалис, который и сам был одработан не хуже Офенберга.

"Что бы он вам ни сделал, но все-таки... как же так можно?"

"А отчего же нельзя?"

"Как же так избить человека!"

"Отчего же нет? и он меня бил: мы на равных правилах сделали русскую войну".

"Вы это называете русскою войною?"

"Ну да; я ему поставил такое условие: сделать русскую войну - и не кричать".

"Да помилуйте, - говорим, - во-первых, что это такое за русская война без крику? Это совсем вы выдумали что-то не русское".

"По мордам".

"Ну да что же "по мордам", - это ведь не одни русские по мордам дерутся, а во-вторых, зс что же вы это, однако, так друг друга обеспокоили?"

"За что? он это знает", - отвечал Пекторалис. Этим двусмысленным образом он ответил на всю трагическую суть своего положения, которое, очевидно, имело для него много неприятного в своей неожиданности.

Вскоре же после этой русской войны двух немцев Пекторалис переехал в город и, прощаясь со мною, сказал мне:

"Знаете, однако, я очень неприятно обманулся".

Догадываясь, чего может касаться дело, я промолчкл, но Пекторалис нагнулся к моему уху и прошептал:

"У Клариньки, однако, совсем нет такой железной волн, как я думал, и она очень дурно смотрела за Офенбергом".

Уезжая, он жену, разумеется, взял с собою, но Офенберга не взял. Этот бедняк оставался у нас до поправки здоровья, пострадавшего в русской войне; но на Пекторалиса не жаловался, а только говорил, что никак не может догадаться, за что воевал.

- "Позвал, - говорит, - меня, кричит: "Однако!" - а потом: "Становись, говорит, и давай делать русскую войну; а если не будешь меня бить, - я один тебя буду бить". Я долго терпел, а потом стал и его бить".

"И все за "однако"?"

"Больше ничего не слыхал и не знаю".

"Это ведь, однако, странно!"

"И, однако, больно-с", - отвечал Офенберг.

"А вы Кларе Павловне кур не строили [ухаживать, флиртовать (франц.)], Офенберг?"

"То есть, ей-богу, ничего не строил".

"И ни в чем не виноваты?"

"Ей-богу, ни в чем".

Так это и осталось под некоторым сомнением: в какой мере был виноват сей Иосиф (*15) за то, за что он пострадал, но что Пекторалис на сей раз получил жестокий удар своей железной воле - это было несомненно, - и хотя нехорошо и грешно радоваться чужому несчастью, но, откровенно вам признаюсь, я был немножко доволен, что мой самонадеянный немец, убедись в недостатке воли у самой Клары, получил такой неожиданный урок своему ссмомнению.

Урок этот, конечно, должен был иметь на него свое влияние, но вае-таки он не сломал его железной воли, которой надлежало оборваться весьма трагикомическим образом, но совершенно при другом роковом обстоятельстве, коода у Пекторалиса зашла русская война с настоящим русским же челоаеком.



13



- Пекторалис имел достаточно воли, чтобы снесть неудовольствие, которое причинило ему открытие недостатка большой воли в его супружеской половине. Конечно, ему это было нелегко уже по тому одному, что его теперь должна была оставить самая, может бвть, отрадная мечта - видеть плод союза двух человек, имеющих железную волю; но, как человек самообладающий, он подавил свое горе и с усиленною ревностью принялся за свое хозяйство.

Он устраивал фабрику и при этом на каждом шагу следил за своею репутациею человека, который превыше обстоятельств и везде все ставит на своем.

Выше было сказано, что Пекторалис приобрел лицевое место, задняя, запланная часть которого была в долгосрочной аренде у чугуноплавильщика Сафроныча, и что этого маленького человека никак нельзя было отсюда выжить.

Ленивый, вялый и беспечный Сафорныч как стал, так и стоял на своем, что он ни за что не сойдет с места до конца контракта, - и суды, признавая егов праве на такую настойчивость, не могли ему ничего сделать.

А он со своим дрянным народом и еще более дрянным хозяйством мешал и не мог не мешать стройному хозяйству Пекторалиса. И этого мало; было нечто более несносное в этом положении: Сафроныч, почувствовав себя в силе своего права, стал кичиться и ломаться, стал всем говорить:

"Я-ста его, такого-сякого немца, и знать-де не хочу. Я своему отечеству патриот - и с места не сдвинусь. А захочет судиться, так у меня знакомый приказный Жига есть, - о него в бараний рог сверн
Страница 7 из 15 Следующая страница