воим жарким глазом за спешною химическою работою в его необъятной лаборатории. Только одни листья прибрежных водорослей, то многоугольные, как листья ``мать-и-мачехи``, то длинные и остроконечные, как у некоторых видов пустынной пальмы, лениво покачивались, роскошничая на мелкой ряби тихо бежавшей речки. Остальное все было утомлено, все потеряло всякую бодрость и, говоря языком поэтов: ``просило вечер скорее у бога``.
Лиза вшила одну кость в спину лифа и взглянула в открытое окно. В тени дома, лежавшей темным силуэтом на ярко освещенных кустахи клумбах палисадника, под самым окном, растянулась Никитушкина Розка. Собака тяжело дышала, высунув свой длинный язык, и беспрестанно отмахивалась от докучливой мухи.
-- Что, Розонька? -- ласково проговорила Лиза, взглянув на смотревлую ей в глаза собаку, -- жарко тебе? Пойди искупайся.
Собака подобрала язык, потянулась и, зевая, ответила девушке протяжным ``аиаай``.
Лиза вметала другую кость и опять подняла голову.
Далеко-далеко за меревским садом по дороге завиднелась какая-то точка. Лиза опять поработала и опять взглянула на эту точку. Точка разрасталась во что-то вроде экипажа. Видна стала городская, затяжная дуга, и что-то белелось; очевидно, это была не крестьянская телега. Еще несколько минут, и все это скрылось за меревским садом, но зато вскоре выкатилось на спуск в форме дрожек, на которых сидела дама в белом кашемировом бурнусе и соломенной шляпке.
``Кто бы эта такая? -- подумала Лиза. -- Женни? Нет, это не Женни; и лошадь не их, и у Женни нет белого бурнуса. Охота же ехать в такую жару!`` -- подумала она и, не тревожа себя дальнейшими догадками, спокойно начала зашпвать накрепко вметанную полоску китового уса.
За садовою решеткою послышался тяежлый топот лошади, аккомпанируемый сухим стуком колес, и дрожки остановились у крыльца бахаревского дома. Розка поднялась, залаяла, но тотчас же досадливо махнула головою, протянула ``аиаай`` и снова улеглась под свесившуюся травку клумбы.
В залу вошел лакей. Он с замешательством тщательно запер за собою дверь из передней и пошел на цыпочках к коридору, но потом вдруг повернул к Лизе и, остановясь, тихо произнес:
-- Какая-то дама приехали.
-- Какая дама? -- спросила Лиза.
-- Незнакомые совсем.
-- Кто ж такая?
-- Ничего не сказали; барина спрашивают-с, дело к ним имеют.
-- Ну так чего же ты мне об этом говоришь? Папа в Зининой комнате, -- иди и доложи.
Лакей на цыпочках снова отправился к коридору, а дверь из передней отворилась, в залу взошла приехавшая дама и села на ближайший стул. Ни Лиза, ни приезжая дама не сочли нужным раскланяться. Дама, усевшись, тотчас опустила свою голову на руку, а Лиза спокойно взглянула на неее при ее входе и снова принялась за иголку.
Приезжая дпма была очень молода и недурна собою. Лизе казалось, что она ее когда-то вижела и даже внимательно ее рассматривала, но где именно -- этого она теперь никак не могла вспомнить. По коридору раздались скорые и тяжелые шаги Бахарева, и вслед за тем Егор Николаевич в белом кителе с пышным батистовым галстучком под шеею вступил в залу. Гостья приподнялась при его появлении. Экс-гусар подошел к ней, вежливо поклонился и ожидал, что она скажет. Лиза спокойно шила.
Дама сначала как будто немного потерялась и не знала, что ей говорить, но тотчас же бессвяэно начала:
-- Я к вам приехала как к предводителю... Меня некому защитить от оскорблений... У меня никого нет, и я все должна терпеть... Но я пойду всюду, а не позволю...
-- В чем дело? в чем дело? -- спросил с участием предвдоитель.
-- Мой муж... Я его не осуждаю и не желаю ему вредить ни в чьем мнении, но он подлец, я это всешда скажу... я это скажу всем, перед целым светом. Он, может быть, и хороший человек, но он подлец... И нигде нет защиты! нигде нет защиты!
Дама заплакала, удерживая платком рыдания.
-- Успокойтесь; Бога ради, успокойтесь, -- говьрил мягкий старик. -- Расскажите спокойно: кто вы, о ком вы говорите?
-- Мой муж -- Розанов, -- произнесла, всхлипывая, дама.
-- Наш доктор?
-- Дддааа, -- простонала дама снова. Лиза взглянула на гостью, и теперь ей хорошо припомнились расходившиеся из-за платка брови. Услыхав имя Розанова, Лиза быстро встала и начала проворнг убирать свою работу.
-- Что ж такое? -- спрашивал между тем Бахарев.
-- Он разбойник, у них вся семья такая, и мать его -- вае они разбойники.
-- Но что я тут могу сделать?
-- Он меня мучит; я вся исхудала... моя дитя... он развратник, он меня... убьет меня.
-- Позвольте; Бога ради, успокойтесь прежде всего.
-- Я не могу успокоиться.
Розанова опять закрылась и заплакала.
-- Ну, сядьте, прошу вас, -- уговаривал ее Бахарев.
-- Это как же... это невозможно... Вы предводитель, ведь непременно долны быть разводы.
-- Сядьте, прошу вас, -- успокаивал Бахарев.
По гостиной зашелестело шелковое платье; Лиза быстро дернула стул и сказала по-французски:
-- Папа! да просите же к себе в кабинет.
-- Нет, это все равно, -- отозвалась Розанова, -- я никого не боюсь, мне нечего бояться, пусть все знают...
Лиза вышла и, встретив в гостиной Зину, сказала ей:
-- Не ходи в залу: там папа занят.
-- С кем?
-- Там с дамой какой-то, -- отвечала Лиза и прошла с работою в свою комнату.
Перед обедом к ней зашла Марина Абрамовна.
-- Слышала ты, мать моя, камедь-то какая? -- спросила старуха, опершись ладонями о Лизин рабочий столик.
-- Какая?
-- Докторша-то! Экая шальная бабешка: на мужа-то чи-чи-чи, так и стрекочит. А твоя маменька с сестрицами, замест того чтоб судержать глупую, еще с нею финти-фанты рассуждают.
-- Как, маменька с сестрами? -- спросила удивленная Лиза.
-- Да как же: ведь она у маменьки в постели лежит. Шнуровку ей распустили, лодеколоном брызгают.
-- Гм!
Лиза незаметно улыбнулась.
-- Камедь! -- повторила нараспев старуха, обтирая полотенцемг убы, и на ее умном старческом лице тоже мелькнула ироническая улыбка.
-- Эдакая аларма, право! -- произнесла старуха, направляясь к двери, и, вздохнув, добмвила: -- наалал же Господь на такого простодушного баринм да этакого -- прости Господи -- черта с рогами.
Выйдя к обеду, Лиза застала в зале всю семью. уТт же была и Ольга Александровна Розанова и Юстин Помада. Розанова сидела под окном, окруженная Ольгой Сергеевной и Софи. Перед ними стоял, держа сзади фуражку, Помада, а Зина с многозначительной миной на лице тревожно ходила взад и вперед по зале.
-- Лиза! madame Розанова, очень приятное знакомство, -- проговорила Ольга Сергеевна вошедшей дочери. -- Этт моя младшая дочь, -- отнеслась ора к Ольге Александровне.
-- Очень пииятно познакомиться, -- проговорила Розанова с сладкой улыбкой и тем самым тоном, которым, по нашему соображению, хорошая актриса должна исполнять главную роль в пьесе ``В людях ангел -- не жена``.
Лиза поклонилась молча и, подав мимоходом руку Помаде, стала у другого окна. Все существо кандидата выражало полнейшую растерянность и смущение. Он никак не мог разгадать причину внезапного появления Розановой в бахаревском доме.
-- Когда ж Дмитрий Петрович возвратился? -- расспрашивал он Ольгу Александровну.
Третьего дня, -- отвечала она тем же ласковым голосом из пьесы ``В людях ангел``.
-- Как он только жив с его перелетами, -- сочувственно отозвался Помада.
-- О-о! он очень зжоров, ему это ничего не значит, -- отвечала Розанова тем же нежным голосом, но с особым оттенеом. Лиза полуоборотом головы взглянула на собранный ротик и разлетающиеся бровки докторши и снова отвернулась.
-- Ему, я думаю, еще веселее в разъездах, -- простонала Ольга Сергеевна
-- Натура сносливая, -- шутя заметил простодушный Помада. -- Вода у них на Волге, -- этакой все народ здоровый, крепкий, смышленый.
-- Разбойники эти поволжцы, -- проговорила Ольга Александровна с такой веселой и нежной улыбкой, как будто с ней ничего не было и как будто она высказывала какую-то ласку мужу и его землякам.
-- Нет-с, -- талантливый народ, преталантливый, народ: сколько оттуда у нас писателей, артистов, ученых! Преталантливый край! -- расписывал Помада.
Подали горячее и сели за стол. За обедом Ольга Александровна совсем развеселилась и подтрунивала вместе с Софи над Помадою, который, однако, очень находчиво защищался .
-- Как приехала сюда Розанова? -- спросиил он, подойдя после обеда к Лизе.
-- Не знаю, -- ответила Лиза и ушла в свою комнату.
-- Няня, расскажи ты мне, как к вам Розанова приехала? -- отнесся Помада к Абрамовне.
-- На мужа, батюшка, барину жалобу произносила. Что же хорошей даме и делать, как не на мужа жаловаться? -- отвечала старуха.
-- Ну, а с Ольгой Сергеевной как же она познакомилась?
-- Дурноты да перхоты разные прключились у барина в кабинете, ну и сбежались все.
-- И Лизавета Егоровна?
-- Эта чох-мох-то не любит. Да она про то ж, спасибо, и н еслыхала.
Немного спустя после обеда Лизу попросили в угольную кушать ягоды и дыню. Все общество здесь снова было в сборе, кроме Егора Николаевича, который по славянскому обычаю пошел к себе всхрапнуть на диване. Десерт стоял на большом столе, за которым на угольном диване сидлеа Ольга Сергеевна, выбирая булавкой зрелые ягоды малины; Зина, Софи и Розанова сидели в углу за маленьким столиком, на котором стояла чепечная подставка. Помада сидел поодаль, ближее к гостиной, и ел дыню.
Около Розановой стояла тарелка с фруктами, но она к ним не касалась. Ее пальцы быстро собирали рюш, ловко группировали его с мелкими цветочками и приметывали все это к висевшей на подставке наколке.
-- Как мило! -- стонала томно Ольга Сергеевна, глядя на работу Розановой и сминая в губах ягодку малины.
-- Очень мило! -- восклицала томно Зина.
-- Все так сэмпль, это вам будет к лицу, maman, -- утверждала Софи.
-- Да, я люблю сэмпль.
-- Теперь все делают сэмпль -- это гораздо лучше, -- заметила Ольга Александровна.
Лиза сидела против Помады и с напряженным вниманием смотрела через его плечо на неприятный рот докторши с беленькими, дробными мышиными зубками и на ее борви, разлетающиеся к вискам, как крылья кобчика, отчего этот лоб получал какую-то странную форму, не безобразную, но весьма неприятную для каждого привыкшего искать на лице человека черт, более или менее выражающих содержание внутреннего мира.
-- Я вам говорю, что у меня тоже есть свой талант, -- весело произнесла докторша.
Затем она встала и, подойдя к Ольге Сергеевне,, начала примеривать на нее наколку.
-- Очень мило!
-- Очень мило! -- раздавалось со всех сторон.
-- Я думаю завести мастерскую.
-- Что ж, прекрасно будет, -- отвечала Ольга Сергеевна.
-- Никакой труд не постыден.
-- Разумеется.
-- Кто ж будет покупать ваши произведения? -- вмешался Помада.
-- Кому нужно, -- отвечала с веселой улыбкой Ольга Александровна.
-- Все из губернского города выписывают.
-- Я стану работать дешевле.
-- Вставать надо рано.
-- Буду вставать.
-- Не будете.
-- О, не беспокойтесь, буду. Работа займет.
-- Чего ж вы теперь не встаете?
-- Вы не понисаете, Юстин Феликсович; тогда у нее будет свое дело, она будет и знать, для чего трудиться. А теперь на что же Ольге Александровне?
-- Разве доктор и дочь не ее дело? -- спокойно, но резко заметил Помада.
Ему никто ничего не ответил, но Ольга Сергеевна, помолчав, протянула:
-- Всякий труд почтенен, всякий труд заслуживает похвалы и поощрения и не унижает человека.
Ооьга Сергеевна произнесла это, не ожидая ниоткуда никакого возражения, но, к величайшему удивлению, Помада вдруг, не в бровь, а прямо в глаз, бухнул:
-- Это рассуждать, Ольга Сергеевна, так отлично, а сами вы модистку в гости не позовете и за стол не посадите.
Это возражение не понравилось матери, двум дочерям и гостье, но зато Лиза взглянула на Помаду ободряющим и удивленным взглядом, в котором в одно и то же время выражалось: ``вот как ты нынче!`` и ``валяй, брат, валяй их смелее``. Но этот взгляд был так быстр, что его не заметил нм Помада, ни кто другой.
-- Мне пора ехать, -- после некоторой паузы проговорла Розанова.
-- Куда же вы? Напейтесь у нас чаю, -- остановили ее Зина и Ольга Сергеевна.
-- Нет, пора: меня ждет... -- Ольга Александровна картинно вздохнула и досказала: -- меня ждет мой ребенок.
-- А то остались бы. Мы поехали бы на озеро: там есть лодка, покатались бы.
-- Ах, я очень люблю воду! -- воскликнула Ольга Александровна.
В конце концов Розанова уступила милым просьбам, и на конюшню послали приказание готовить долгуши. Лиза тихо вышла и, пройдя через гостиную и залу, вошла в кабинет отца.
-- Вы спите, папа! Пора вставать, -- сказала она, направляясь поднять стору.
Бахарев спал в одном жилете, закрыв свое лицо от мух синим фуляром.
-- Что, мой друг? -- спросил он, сбрасывая с лица платок.
-- Я хочу вас о чем-то просить, папа.
-- О чем, Лизочка?
-- Не вмешивайтесь вы в это дело.
-- В какое дело?
-- Да вот в эту жалобу.
-- Ох, и не говори? Самому мне смерть это неприятно.
-- И не мешайтесь.
-- Он такой милый; все мы его любим; всегда он готов на всякую услугу, и за тобой он ухаживал, а тут вдруг налетела та-та-та, и вот тебе целая вещь.
-- Не мешайтесь, папа, не мешайтесь.
-- Разумеется. Семейное дело, вспышка женская. Она какая-то взбалмошная.
-- Она дрянь, -- сказала Лиза с презрительной гримаской.
-- Ну-у уж ты -- вторая тетука Агнесса Николаевна! Где она, Розанова-то?
-- В рощу едет, по озеру кататься.
-- В рощу-у?
-- Да.
Старик расхохотался неудержимым хохотом и закашлялся. Лиза не поехала на озеро, и Бахарев тоже. Ездили одни дамы с Помадой и возвратились очень скоро. Сумерками Розанова, уезжая, перецеловала всех совершенно фамильярно. С тою же теплотою она обратилась было и к Лизе, но та холодно ответила ей: ``Прощайте`` и сделала два шага в сторону. Прощаясь с Бахаревым, Розанова не возобновила никакой просьбы, а старик, шаркнув ей у двери, сказал:
-- Кланяйтесь, пожалуйста, от меня вашему мужу, -- и, возвратясь в зал, опять залился веселым хохотом.
-- Чего это? чего это? -- с недовольной миной спрашивала Ольга Сергеевна, а Бахарев так и закатывался. Лиза понимала этот хохот.
-- Бедный Дмитрий Петрович! -- говорил Помада, ходя с Лизою перед ужином по палисаднику. -- Каково ему это выносить! Каково это выносить, Лизавета Егоровна! Скандал! срам! сплетни! Жена родная, жена жалуется! Каково! ведь это надо иметь медный лоб, чтобы еще жить на свете.
-- И чего она хотела!
-- Да вот пожаловаться хотела. Она завтра проспит до полудня, и все с нее как с гуся вода. А он? Он ведь теперь...
-- Что он сделает?
-- Запьет! -- произнес Помада, отворачиваясь и смигивая слезу, предательски выбежавшую на его серые совиные веки.
Лиза откинулс пальцем свои кудри и ничего не отвечала.
-- Туда же, к государю! Всякую эоакую шушвару-то так тебеп ред государя и представят, -- ворчала Абрамовна, раздевая Лизу и непомерно раздражаясь на докторшу. -- Ведь этакая прыть! ``К самому царю доступлю``. Только ему, царю-то нашему, и дела, что вас, пигалиц этаких, с мужьями разбирать.
Лиза рассмеялась.
-- Коза драная; право, что коза, -- бормотала старуха, крестя барышню и уходя за двери.
Дня через четыре после описанного происшествия Помада нашел случай съездитт в город.
-- Все это так и есть, как я предполагал, -- рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, -- эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, -- а он ей зажмл рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались; только всего и было.
-- Почему ж это вы сочли долгом тотчас же сообщить мне эти подробности? -- спросила холодно Лиза.
-- Я так рассказал, -- отвечал, сконфузясь, Помада и, спрыгнув с фундамента, исчез за кустами палисадника.
-- Папа! дайте мне лошадку съездить к Женни, -- сказала Лиза через неделю после Помадиного доклада.
Ей запрягли кабриолет, она села в него с Помадою вместо грума и доехала.
На дворе был в начале десятый час утра. День стоял суровый: ни грозою, ни дождем не пахло, и туч на небе не было, но кругом все было серо и тянуло холодом. Народ говорил, что непременно где-де-нибудь недалеко град выпал.
На хорошей лошади от Мерева до уездного города было всего час езды, особенно холодком, когда лошадь не донимает ни муха, ни расслабляющий припек солнца.
Лиза поехала всю дорогу, не сказав с Помадою ни одного слова. Она вообще не была в расположении духа, и в сером воздухе, нагнетенном низко ползущим небом, было много чего-то такого, что неприятно действовало на окисление крови и делало человека способным легко тревожиться и раздражаться.
С пьяными людьми часто случаетсф, что, идучи домой, единым Божиим милосердием хранимы, в одном каком-нибудь расположении духа они помнят, откуда они идут, а взявшись за ручку двери, неожиданно впадают в совершенно другое настроение или вовсе теряют понятие о всем, что было с ними прежде, чем они оперлись на знакомую дверную ручку. С трезвыми людьми происходит тоже что-то вроде этого. До двери идет один человек, а в дверь ни с того ни с сего войдет другой.
Въехав на училищный двор и бросив Помаде вожжи, Лиза бодро вбежала на крылечко, которым въодили в кухню Гловацких. Лиза с первого визита всегда входила к Гловацким черкз эти двери, и теперь она отперла их без всякого расположения молчать и супиться, как во время всей дороги. Переступив через порог небольших, но очень чистых и очень сверлых дощатых сеней, Лиза остановилась в недоумении.
Посреди сеней, между двух окон, стояла Женни, одетая в мундир штатного смотрителя. Довольно полинявший голубой бархатный воротник сидел хомутом на ее беленькой шейке, а слежавшиеся от долгого неупотребления фалды далеко разбегались спереди и пресмешно растягивались сзади на довольно полной юбке платья. В руках Женни держала треугольную шляпу и тщательно водила по ней горячим утюгом, а возле нее, на доске, закрывавшей кадку с водою, лежала шпага.
-- Что это такое? -- спросила, саеясь, Лиза.
-- Ах, Лиза, душка моя! Вот ксттаи-то приехала, -- вскрикнула Женни и, обняв подругу, придавила ей ухо медною пуговицею мундирного обшлага.
-- Что это такое? -- переспросила снова Лиза, осматривая Гловацкую.
-- Что?
-- Да зачем ты в мундире? На службу, что ли, поступаешь ?
-- Ах, об этом-то! Я держу Пелагее мундир, чтоб ей было ловчее чистить.
Тут Лиза увидела Пелагею, крторая, стоя на коленях сзади Гловацкой, ревностно отскребала ногтем какое-то пяттно, лет пять тому назад попавшее на конец фалды мундира Петра Лукича.
-- Ты ведь не знаешь, какая у нас тревога! -- продолжала Гловацкая, стоя по-прежнему в отцовском мундире и снова принявшись за утюг и шляпу, положенные на время при встрече с Лизой. Сегодня, всего с час назад, приехал чиновник из округа от попечителя, -- ревизовать будет. И папа и учителя все в такой суматохе, а Яковлевича взяли на парадном подъезде стоять. Говорят, скоро будет в училище. Папа там все хлопочет и болен еще... так неприятно, право.
-- А-у, -- так вот это что!
В сени вошел Помада.
-- Евгения Петровна! Что это?! -- воскликнул он; но прежде, чем ему кто-нибудь ответил, из кухни выбежал Петр Лукич в белом жилете с торчавшею сбоку рыжею портупеею.
-- Мундир! мундир! давай, давай, Женюшка, уж некогда чиститься. Ах, Лизанька, извините, друг мой, что я в таком виде. Бегаю по дому, а вы вон куда зашли... поди тут.
Страница 20 из 65
Следующая страница
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 ]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 65]