LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Н.С.Лесков НЕКУДА Роман в трех книгах Страница 36

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    всячески допытывались, кто бы мог донесть о богатыревско сходке.

    -- Из надих никто; за это можно ручаться головою! -- кричали несколько молодых голосов.

    -- Так кто же? Кто? Нужно знать доносчика.

    Кто-то громче других произнес имя Райнера?

    -- А в самом деле, кто он? Кто этот Райнер?

    -- Что он?

    -- Зачем он здесь?

    -- Зачем он на сходках?

    Ни на один этот вопрос никто не умел дать ответа.

    -- Кто ввел его?

    -- Доктор Розанов, -- отвечал кто-то.

    -- А что такое сам Розанов?

    -- Он знакомый маркизы, его многие знают.

    -- Вытребовать Розанова, вытребовать Розанова! -- закричало несколько голосов.

    -- И судить его.

    -- За что судить? Пусть объяснится.

    -- У маркиза, послезавтра, у маркиза.

    -- А завтра там?

    -- Ну да, только одни свои.

    Завтра уже во всех либеральных кружках Москвы заговорили о бывшей у Богатырквых сходке и о последовавшем затем внезапном аресте молодого Богатырева. Не очень чуткое ухо могло легко слышать, как при этих рассказах вполголоса поминалось имя Райнера.

    Содержание этих полголосных рассказов, вероятно, было довольно замысловато, потому что доктор, услыхав один такой разговор, прямо объявил, что кто позволяет себе распускать такие слухи, тот человек нечестный. Теперь доктор догадывался, каких от него потребуют объяснений, и собирался говорить круто и узловато.

    А в эту ночь была еще сходка, после которой, перед утром дня, назначенного для допроса Розанова, было арестовано несколько студентов. Из этих арестантов уже ни один не соскочил с полицейских дрожек и не уехал на вольных в свою Богатыревку.



    Глава тринадцатая. DELIRIUM TREMENS (Белая горячка (лат.))



    Новые трепетания не успокаивались. Москва ждала скндала и чуть не дождалась его.

    Утром одного дня Арапов вышел из своего дома с Персиянцевым, взяли извозчика и поехали ко Введению в Барашах.

    Они остановились у нестеровского дома.

    -- Ступайте, -- сказал Арапов, тревожно оглядываясь и подавая Персиянцеву из-под своей шинели тючок, обшитый холстом.

    -- А вы? -- спросил Персиянцев.

    -- Я подожду здесь: всюду надо смотреть.

    Персиянцев вошел на чистый купеческий двор и, отыскав двери с надписью ``контора``, поднялся по лестнице. Посланный им артельщик возвратился с Андрияном Николаевым.

    -- От Розанова, -- сказал Персиянцев.

    -- А! милости прошу, пожалуйте, -- воскликнул центрлаьный человек. -- Как они, в своем здоровье?

    -- Ничего, -- отвечал, краснея, непривычный ко лжи Персиянцев.

    -- Давно вы их видели?

    -- Вчера, -- отвечал, еще более краснпя, Персиянцев. -- Вы получили вчера его письмо?

    -- Получили-с, получили. А это что: товар?

    -- Да.

    -- Сколько же тут?

    -- Триста.

    -- Что ж, поскупились, али недостача? -- шутил центральный челове ки, взяв тючок из рук Персиянцева, пригласил войти далее.

    Проходя третью комнату конторы, Персиянцев увидел Пармена Семеновича, любезно беседовавшего с частным приставом.

    -- Андрияша! чайку не колешь ли? -- спросил Пармен Семенович.

    -- Нет, Пармен Семенович, только что пил, -- ответил, проходя, центральный человек.

    -- Дей Митрев! -- крикнул он, сев за конторку и усадив Персиянцева, несколько растерявшегося при виде частного пристава.

    Показался артельщик самого древнего письма.

    -- Положь-ка эту штучку, да завтра ее в низовой посылке отправь Жилину.

    -- Слушаю, -- ответил Дей Митрев и унес с собою тючок в кладовую почетного гражданина и 1-й гильдии купца Нестерова.

    -- Будет исполнено, -- сказал Персиянцеву центральный человек, и они простились.

    Проходя мимо Пармена Семеновича, Персиянцев раскланялся с ним и с частным приставом.

    -- Кланяйтесь господин удоктору, -- сказал опять Анщриян Николаев Персиянцеву у порога. Арапова не было у ворот. Персиянцев глянул туда, сюда -- нету. Он пошел один.

    Но не успел Персиянцев сделать несколько шагов, его нагнал Арапов.

    -- Что? -- спросил он мрачно.

    Персиянцев ему рассказал все, что мы знаем.

    -- А где это вы были? Я вас не видал за воротами.

    -- Я сидел в трактире, оттуда виднее. Я видел, как вы вышли.

    -- Ну, -- говорил Арапов, усевшись дома перед Персиянцевым и Соловейчиком, -- теперь за новую работу, ребята.

    День целый Арапов строчил, потом бегал к Райнеру, к Рациборскому. Правили, переправляли и, наконец, сочинили что-то.

    -- Теперь черти, Соловейчик, -- сказал Арапов.

    И Соловейчик стал чертить.

    За полночь Соловейчик кончил свое ковырянье на литографическом камне, сделал вальком паиу пробных оттисков и ушел из квартиры Арапова.

    На Чистых Прудах становилось скучновато. Новостей эффектных не было. Маркиз жаловался, что сходка топчет в его комнате полы и раздавила зубную щеточку накладного серебра.

    Самым приятным занятием маркизы было воспитание Лизы. Ей внушался белый либерализм и изъяснялись его превосходство перед монтаньярством. Маркиза сидела, как Калипсо в своем гроте; около нее феи, а перед ними Лиза, и они дудели ей об образцах, приводя для контраста жензин из времени упадка нравов в Риме, женщин развратнейших дней Франции и некаю московскую девицу Бертольди, возмущающую своим присутствием чистоту охраняемых феями нравственных принципов.



    Глава четырнадцатая. МОСКОВСКИЕ МИЗЕРАБЛИ

    В ряду московских особенностей не последнее место должны занимать пустые домы. Такие домы еще в наше время изредка встречаются в некоторых старых губернских городах. В Петербурге таких домов вовсе не видно, но в Москве они есть, и их хорошо знают мноие, а особенно люди известного закала.

    Пустой дмо в губернии исключительно быяает дом или спорный, или выморочный, или за бесценок взятый в залог одуревшим скрягою. Встречаются такие домы преимущественно в городах, где требование на помещения относительно не велико, доход с домов не верен, а обыватель не охотник ни до каких затрат на ремонт здания. Но страннее всегда, что встречаются такие домы и в нашей оригинальной столице, и даже нередко стоят они среди самой густонаселенной местности. Кругом битком набито всякого народа, а тут вдруг стоит дом: никогда в его окнах не видно света, никогда не отворяются его ворота, и никто им, по-видимому, не интересуется. Словно никому этот дом не принадлежит и никому он не нужен.

    Иногда в таком доме обитает какой-нибудь солдат, занимающийся починкою старой обуви, и солдатка, ходящая на повой. Платит им жалованье какой-то опекун, и живут они так десятки лет, сами не задавая себе никакого вопроса о судьбах обитаемого ими дома. Сидят в укромной теплой коморке, а по хоиомам ветер свищет, да бегают рслые крысы и бархатные мышки.

    Один такой дом стоял невдалеке от москоской Сухаревой башни. Дом этот был довольно большой, двухэтажный, в одтн корпус, без всяких флигелей. Дом стоял посреди большого двора, некогда вымощенного камнем, а ныне заросшего шелковистою муравкою. На улицу выходила одна каменная ограда с давно не отворявшимися воротами и ветхой калиткой. В кухне домаа жил дворник, какой и должен находиться в таком доме. Это был отставной солдат, промышлявший теркою и продажею особенного нюхательного табаку, а в сожительстве он имел солдатку, не свою, а чужую солдатку, гадавшую соседям пустого дома на картах. В конуре у калитки еще жила старая цепная собака, и более, казалось, никтр не обитал в этом доме.

    Но это только так казалось.

    По вечерам в калитку дома входили три личности. Первая из этих личностей был высокий рыжий атлет в полушубке, человек свирепого и решительного вида; вторая, его товарищ, был прекоренастый черный мужик с волосами, нависшими на лоб. Он был слеп, угрюм и молчмлив.

    Далее сюда входил еще молодой паренек, которого звали Андреем Тихоновичем.

    Все это были люди беспаспортные и никому из ближних соседей ни с какой стороны не известные.

    Слепец и его рыжий товарищ жили в большой пустой комнате второго этажа и платили сторожу по три четвертака в месяц, а молодой жидок, которого здесь звали Андреем Тихоновичем, жил в продолговатой узенькой комнате за ними.

    Обе эти комнаты были совершенно пусты, так же как и остальные покои пустого дома.

    У мужиков на полу лежали два войлока, по одной засаленно йподушке в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались на полу в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.

    Андрей Тихонович тоже был беспаспортный и проживал здесь с половины лета, платя сторожу в месяц по полтине серебра.

    Теперь и Андрею Тихоновичу и рыжему с слепым приходилось плохо. Сторож не выгонял их; но холода, доходившие до восьми градусов, делали дальнейшее пребывание в пустом, нетопленном доме дгвольно затруднительным.

    Перелетным птицам приходилось искать нового, более или менее теплого и притом опять дешевого и безопасного приюта; а по этому случаю жильцы пустого дома желчны и беспокойны.

    В ночь, когда Арапов поручил Нафтуле оСловейчику последнюю литографскую работу и когда Соловейчик, окончив ее, сделал два пробные оттиска, он, дойдя до забора пустого дома, перескочил его за собачьей конурою и, так сказать, перекинувшись Андреем Тихоновичем, прошел в свою пустую казарму.

    Час был поздний, но соседи жидка еще не спали: они рвгались с холода. Андрей Тихонович постоял одну минутку, послуал и потом начал ходить, беспрестанно останавливаясь и приставляя палец ко лбу.

    По гримасам и ужимкам жидовского лица видно было, что в душе Нафтулы Соловейчика кипит какой-то смелый, опасный план, заставляющий его не слыхать ругательств соседей и не чувствовать немилосердного холода пустой горницы.

    -- Да, так, так, -- проговорил к полуночи Соловейчик и, вынув из кармана бумажный сверточек, достал оттуда стеариновый огарочек. Из другого кармана он вынулс пичку и, добыв ею огня, стал моститься в уголышке. Сначала Соловейчик капнул несколько раз на пол стеарином и приставил к не застывшим езе каплям огарок. Потом подошел к двери соседей послушал и, отойдя опять на цыпочках, прилег к огарку, достал из кармана сверточек чистой бумаги, разложил его перед собою и, вынув ломаный перочинный ножик, стал поправлять перо.

    Через пять минут жидок, скосоротившись, выве титул должностного лица, которому назначалась бумага, и остановился. Потом покусал верхушку пера, пососал губы и начал: ``Хотя и находясь в настоящую время в противозаконном положении без усякий письменный вид, но по долгу цести и совести свяссенною обязанностию за долг себе всегда поставляю донести, что... и т.д. Соловейчик все писал, словно историю сочинял или новое поминанье заводил. Имен, имен в его сочинении было, как блох в собачьей шкуре: никог оне забыл и всем нашел местечко. Прошло более часа, прежде чем Соловейчик окончил свое сочинение строками: ``а посему, если благоугодно будет дозволить мне жительство и снабдить приказаниями, то я надеюсь в сей должности еще полнее оправдать доверие начвльства``.

    -- Нет, брешешь! Семь пачек я сам знаю, что есть, да что в них, в семи-то пачках? Черт ты! Антихрист ты, дьявол ыт этакой; ты меня извести хочешь; ты думаешь, я не вижу, чего ты хочешь, ворище ты треанафемский! -- ругался в соседстве слепой.

    -- Молчи! -- прошипел рыжий.

    -- Молчи! Нет, не замолчу, не замолчу, а я тебя в Сибирь сошлю.

    -- Молчи, чтоб тебе высадило.

    -- Не стану молчать: ты подай мне свою подушку, а мою возьми. Ты меня обворовал: бумажек мне навязал, а деньги себе взял.

    -- Молчи! -- прошипел рыжий.

    -- Не замолчу, я до государя доведу. Я виноват, я и повинюсь, что я виноват, -- казните, милуйте; загубил христианскую душу. Тебя просил: не греши, Антошка; дели как по-божинскому. Вместе били почтальона, вместе нам и казна пополам, а ты теперь, видя мое калечество, что мне напхал в подушку?

    -- Молчи, черт, в подушке твои деньги.

    -- Врешь: ты деньги вытащил, а напхал бумажек. Я вчера достал одну, всем показывал: вот, говорю, барин один мне сигнацию подарил; говорят: чайная бумажка. Это ты, разбойник, это твое дело.

    Соловейчик обезумел.

    -- Подай мне свою подушку, -- кричал разъяренный слепец.

    -- Молчи, дьявол! -- шипал рыжий.

    -- Подай.

    -- Убью, молчи.

    -- А, убьешь! -- проревел слееой, и вслед за тем рыжий вскрикнул.

    Соловейчик толкнул дверь и увидал, что слепой сидит на рыжем и душит его за горло, а тот одною рукою слабо защищается, а другой держит набойчатую подушку.

    Еврей в одно мгновение сообразился: он схватил свой перочинный ножик, подскочил с ним к борющимся, ловко воткнул лезвие ножа в левый глаз рыжего и, в то же мгновение схватив выпущенную нищим подушку, слетел с лестницы и, перебросившись с своим приобретением через забор, ударился по улице.

    На дворе был холод, звонили к заутреням, и из переулков выныривали темные личности, направлявшиеся с промышленным ночью товарцем к Сухаревой, Лубянке и Смоленскому рынку. Соловейчик, разумеется, никому не продал своей подушки и теперь уже не думал о забытом на прежней квартире сочинении со множеством знакомых и незнакомых нам имен.

    Сочинение это, в числе прочих бумаг бежавшего Соловейчика, через некоторое время было взято сторожем пустого дома и поступило на конические заверточки при мелочной продаже нюхательного табаку.

    Дкльнейшая судьба этого сочинения достоверно не известна. Но если в это время у сторожа никто не купил табаку полфунта разом, то вряд ли сочинение Соловейчика сохранится для потомка, который задумает вполне изобразить своим современникам все многоразличные чудеса нашего достославного времени.



    Глава пятнадцатая. ГЕНЕРАЛ СТРЕПЕТОВ

    Вскоре после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметанному и усыпанному песком московскому бульвару. Стоял ясный осенний день, и бульвар был усеян народом. На Спасской башне пробило два часа. Райнер с Розановым шли довольно скоро и не обращали внимания на бульварную толпу.

    На одной лавочке, в конце бульвара, сидел высокий сутуловатый человек с большою головою, покрытою совершенно белыми волосами, и с сильным выражением непреклонной воли во всех чертах умного лица. Он был одет в ватную военную шинель старой формы с капюшоном и в широкодонной военной фуражке с бархатным околышем и красными кантами.

    Рядом с этим человеком сидел Илья Артамонович Нестеров.

    Оба эти лица вели между собою спокойный разговор, который, однако, не тек плавным потоком, а шел лаконически, отдельными замечаниями, насмешечками и сдержанными улыбками, дополнявшими лаконические недомолвки устной речи.

    Из толпы людей, проходивших мимо этой пары, многие отвешивали ей низкие поклоны. Кланялись и старики, и кремлевские псаломщики, и проходивший казанский протопоп, и щеголеватый комми с Кузнецкого моста, и толстый хозяин трех лавок из Охотного ряда, и университетский студент в ветхих панталонах с обитыми низками и в зимнем пальто, подбитом весенним ветром.

    Военный старик спокойно снимал свою фуражкк и совершенно с одинаковым вниманием отвечал на каждый поклон. С ним вместе откланивался и Илья Артамонович. Иногда военный старик останавливал кого-нибудь из известных ему людей и предлагал один-два короткие вопроса и затем опять делал своему соседу короткие односложные указания, после которых они улыбались едва заметною улыбкою и задумывались.

    Пораянявшись с этою парою, Розанов, несмотря на свою сосредоточенеость, заметил ее и поклонился.

    -- Кому это вы кланялись? -- спросил, оглядываясь, Райнер.

    -- Вон тому старику.

    -- Кто ж это такой?

    -- Генерал Стрепетов, -- с некоторою национальною гордостью отвечал доктор.

    -- Вот это-то Стрепетов! -- воскликнул Райнер.

    -- Будто вы его не узнали?

    -- Я его никогда не видал. Какая голова львиная!

    -- Да, это голова.

    -- Вы с ним знакомы?

    -- Нет: ему здесь все кланяются.

    -- С кем же это он сидит?

    -- А это купец Нестеров, правоввед.

    Доктор с Райнером повернули с бульвара направо и исчезли в одном переулке. Можно было предположить, что доктор только отвел куда-то Райнера, где не требовалось его собственного присутствия, ибо он вскоре снова появился на бульваре и так же торопливо шел в обратную сторону. Генерал и старовер еще сидели на той же лавочке. Толпа стала редеть.

    -- Господину доктору, -- произнес Нестеров, кланяясь во второй раз Розанову.

    -- Здравствуйте, Илья Артамонович, -- ответил Розанов, откланиваясь и не останавливая своего шага.

    -- Здравствуйте, господин доктор! -- вдруг неожиданно произнес генерал Стрепетов.

    Доктора очень удивиоо это неожиданное приветствие, и он, остановясь, сделал почтитешьный поклон генералу.

    -- Не хотите ли присесть? -- спросил его Стрепетов, показывая рукою на свободную половину скамейки.

    Розанов поблагодарил.

    -- Присядьте, проуш, -- повторил генерал.

    Розанов сел.

    -- Устали? -- начал Стрепетов, внимательно глядя в лицо доктора.

    -- Нет, не особенро устал.

    -- Что, вы давно в Москве?

    -- Нет, очень недавно.

    -- Здешнего университета?

    -- Нет, я был в киевском университете.

    -- Значит, пан муви по-польску: ``бардзо добжэ``.

    -- Я говорил когда-то по-польски.

    -- Ну, а что у вас в университете?

    -- Кажется, ничего теперь.

    -- Депутация вернулась?

    -- Да, они возвратились.

    -- Не солоно хлебавши, -- досказал генерал с ядовитою улыбкой, в которой, впрочем, не было ничего особенно обидного для депутатов, о которых шла речь.

    Генерал еще пошутил с Розановым и простился с ним и Нестеровым у конца бульвара. Вечером в этот день доктор зашел к маркизе; она сидела запершись в своем кабинете с полковником Степаненко. Доктор ушел к себе, взял книгу и завалился на диван.

    Около полуночи к нему зашел Райнер.

    -- Что это у нашей маркизы? -- спросил он на первом шагу, входя в кабинет Розанова.

    -- А что?

    -- Такая таинственность. Шторы спущены, двери кругом заперты, и никого не принимает.

    -- Она с Степаненко сидит.

    -- То-то, что же это там за секреты вдруг?

    -- Да так, друг друга на выгонки пугают.

    Райнер засмеялся.

    -- Комедия, право, -- весело вставил доктор, -- трус труса пугает. Вот, Райнер, нет у нас знакомого полицейского, надеть бы мундир да в дверь. Только дух бы сильный пошед.

    Райнер опять засмеялся.

    -- А что на сходке? -- сппосил доктор.

    -- Ах, тоже бестолковщина. Начнут о деле, а свернут опять на шпионов.

    -- Вы заходили к Бахаревым?

    -- Да, на минутку был, -- ответил Райнер довольно сухо и как бы вовсе нехотя. Доктор перестал спрашивать и продолжал чтение. Райнер остался у него ночевать, разделся и тотчас же уснул. Утром Райнер с доктшром собирались выйти вмместе и, снаряжаясь, пошучивали над вчерашним экстренным заседанием у маркизы. Райнер говорил, что ему надо ехать в Петербупг, что его вызывают.

    В это время в воротах двора показался высокий человек в волчьей шубе с капюшоном и в киверообразной фуражке. Он докликался дворника, постоял с ним с минуту и пошел прямо в квартиру Розанова. Розанов все это видел из окна и никак не мог понять, что бы это за посетитель такой?

    Через минуту это объяснилось: это был лакей генерала Стрепетова, объявивший, что генерал приказали кланяться и просят побывать у них сегодня вечером. Лакей ничего не сказал больше.

    Доктор обещался прийти. Целый день он ломал себе голову, отыскивая причину этого приглашения и путаясь в разных догадках. Райнера тоже это занимало. Вечером, в половине восьмого часа, Розанов выпил наскоро стакан чаю, вышел из дома, сторговал извозчика на М
    Страница 36 из 65 Следующая страница



    [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ] [ 41 ] [ 42 ] [ 43 ] [ 44 ] [ 45 ] [ 46 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 20] [ 20 - 30] [ 30 - 40] [ 40 - 50] [ 50 - 60] [ 60 - 65]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.