LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Н.С.Лесков НЕКУДА Роман в трех книгах Страница 60

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    Белоярцев встал и пошел в свою комнату. Долго он там возился и, наконец, вынес оттуда огромную груду бумаг. Бросив все это в камин, он раскопаал кочережкою пепел и сказал:

    -- Ну, теперь милости просим.

    Женщины сидели молча в весьма неприятном раздумье; скука была страшная.

    -- Да, -- начал Белоярцев, -- пока пожалуют дорогие гости, нам нужно условиться, что говорить. Надо сказать, что все мы родственники, и говорить это в одно слово. Вы, mademoiselle Бертольди, скажите, что вы жена Прорвича.

    -- Отлично, -- отозвалась Бертольди.

    -- Вы назовитесь хоть моею женою, -- продолжал он, относясь к Ступиной, -- а вы, Лизавета Егоровна, скажите, что вы моя сестра.

    -- К чему же это?

    -- Так, чтобы замаскировать нашу ассоцмацию.

    -- Это очень плохая маска: никто не поверит такой басне.

    -- Отчего же-с?

    -- Оттого, что если полиция илет, так уж она знает, куда идет, и, наконец, вместе жить и чужим людям никому не запрещено.

    -- Ну ведь вот то-то и есть, что с вами не сговоришь. Отчего ж я думаю иначе? Верно уж я имею свои основания, -- заговорил Бедоярцев, позволивший себе по поводу экстренного случая и с Лизою беседовать в своем любимом тоне.

    Лиза ничего ему не ответила. Не до него ей было.

    -- И опять, надо знать, как держать себя, -- начал Белоярцев. -- Надо держать себя с достоинством, но без выходок, вежливо, надо лавировать.

    -- А пока они придут, надо сидеть вместе или можно ложиться? -- спросила Бертольди.

    Белоярцев походил молча и отвечал, что надо посидеть.

    -- Может быть, разойтись по своим комнатам?

    -- Зачем же по своим комнмтам. Семья разве не может сидеть в зале.

    Все просидели с часок: скука была нестерпимая, и, несмотря на тревожное ожидание обыска, иные начали позевывать.

    -- Возьмите какие-нибудь тетради, будто переводите, что ли, или работу возьмите, -- командовал Белоярцев.

    -- На переводах есть райнеровские поправки, -- отозвалась тСупина.

    -- Что ж такое, что поправки: никто не станет листовать ваших тетрадей.

    Бертольди принесла две тетради, из которых одну положила перед собою, а другую перед Ступиной. Каверина вышла к своему ребенку, который был очень болен.

    В зале снова водворилось скучное молчание. Белоярцев прохаживался, поглядывая на час, и, остановясь у одного окна, вдруг воскликнул:

    -- Ну да, да, да: вот у нас всегда так! О поправках на тетрадях помним, а вот такие докумееты разбрасываем по окнам!

    Он поднес к столу пустой конверт, надписанный когда-то Райнером ``Ступиной в квартире Белоярцева``.

    -- Еще и ``в квартире Белоярцева``, -- произнес он с упреком, сожигая на свече конверт.

    -- Это пустяки, -- проговорила Ступина.

    -- Пустяки-с! Я только не знаж, отчего вы не замечаете, что я не пренебрегаю никакими пустяками?

    -- Вы особенный человек, -- отвечала та с легкой иронией.

    Вышла опять скучнейшая пауза.

    -- Которыц час? -- спросила Ступина.

    -- Скоро десять.

    -- Не идти ли спать со скуки?

    -- Какой же сон! Помилуйте, Анна Львовна, ну какой теперь сон в десять часов!

    -- Да чего ж напрасно сидеть. Ничего не будет.

    -- Ну да; вам больше знать, -- полупрезрительно прттянул Белоярцев.

    В это мгновение на дворе стукнула калитка, потом растворилась дверь, ведущая со двора на лестницу, и по кирпичным ступеням раздался тяжелый топот, кашель и голос.

    -- А что-с! -- воскликнул, бледнея, Белоярцев, злобно взглянув на Ступину.

    Бледность разом покрыла все лица. Из коридора показалась бледная же Каверина, а из-за нее спокойное широкое лицо Марфы.

    Шаги и говор раздались у самой лестницы, и, наконец, дрогнул звонок. Белоярцев причел на окно. Зала представляла нееподвижную живую картину ужаса.

    Послышался второй звонок.

    -- Ну отпирайте, ведь не отсидимся уж, -- сказала Каверина.

    Бертольди пошла в переднюю, в темноте перекрестилась и повернула ключ. Тяжелый роковой топот раздался в темной передней, и на порог залы выползла небольшая круглая фигурка в крытом сукном овчинном тулупе, воротник которого был завернут за уши.

    Фигура приподняла было ко лбу руку с сложенными перстами, но, не находя по углам ни одного образа, опустила ее снова и, слегка поклонившись, проговорила:

    -- Наше почтенье-с.

    Граждане переглянулись.

    -- Я, господа, к вашей милости, -- начала фигура.

    Ступина подошла со свечою к тулупу и увидала, что за ним стоит муж Марфы да держащаяся за дверь Бертольди, и более никого.

    -- Я, как вам угодно, только я не то что из капризу какого-нибудь, а я решительно вам говорю, что, имея себе капитал совершенно, можно сказать, что самый незначительный, то я более ожидать не могу-с. По мелочной торговле это нельзя-с. Сорок рублей тоже для нашего брата в обороте свой расчет имеют.

    Ступина не выдержала и залилась самым веселым смехом.

    -- Отчего же я не смеюсь? -- тоном слабого упрека остановил ее Белоярцев.

    Упрек этот, при общей обстановке картины, так мало отвечавшей совершенно другим ожиданиям, заставил расхохотаться не только всех женщин, но даже Прорвича. Не смеялись только Лиза, лавочник да Белоярцев.

    -- Я ведь это по чести тлько пришел, -- начал лавочник, обиженный непонятным для него смехом, -- а то я с вами, милостивый вы государь, и совсем иначе завтра сделаюсь, -- отнесся он к Белоярцеву.

    -- Да что же тут я? Мы все брали и заплатим. Чудной ты человек, Афанасий Иванович! Брали и заплатим.

    -- Нет, это чудак, ваше благородие, баран, что до Петрова дня матку сосет, а мы здесь в своем правиле. На нас также не ждут. Моя речь вся вот она: денежки на стол и душа на простор, а то я завтра и в фартал сведу.

    Ступина, глянув на Белоярцева, опять прыснула неудержимым смехом. Это окончательно взбесило лавочника.

    -- А если и мамзели в том же расчете, так мы тоже попросим туда и мамзелей, -- проговорил он, озирая женщин.

    При этих словах Лиза сорвалась с места и, вынеся из своей комнаты пятидесятирублевую ассигнацию, сказала:

    -- Вот тебе деньги; принеси завтра сдачу и счет.

    Лавочник ушел, и за ним загромыхал своими бахилами Мартемьян Иванов.

    Белоярцев был совершенно разбит и тупо ждал, когда умолкнет дружный, истерический хохот женщин.

    -- Ну-с, господин Белоярцев! -- взялась за него Лиза. -- До чего вы нас довели?

    Белоярцев молчал.

    -- Завтра мн мой счет чтоб был готов: я ни минуты не хочу оставаться в этом смешном и глупом доме.

    Лиза вышла; за нею, посмеиваясь, потянули и другие. В зале остались только Марфа и Бертольди.

    -- А вам очень нужно было отпирать! -- накинулся Белоярцев на последнюю. -- Отчего ж я не летел, как вы, сломя голову?

    -- Это, я думаю, моя обязанность, -- несколько обиженно отозвалась Бертольди.

    -- И твой муж, Марфа, тоже хорош, -- продолжал Белоярцев, -- лезет, как будто целый полк стучит.

    -- Батюшка мой, да у него, у моею мужа, сапожищи-то ведь демоны, -- оправдывала Марфа супруга.

    -- Демоны! демоны! отчего же...

    Белоярцев по привычке хотел сказать: ``отчего же у меня сапоги не демоны``, но спохватился и, уже не ставя себя образцом, буркнул только:

    -- Пусть другие сделает. Нельзя же так... тревожить весь дом своими демонами.

    -- А Кавериной ребенок очень плох, -- зашел сказать ему Прорвич.

    -- Ах ты, Боже мой! -- воскликнул Белоярцев, сорвав с себя галстук. -- Начнется теперь это бабье вытье; похороны; пятьсот гробов наставят в зал! Ну что ж это за пытка такая!

    Он побегал по комнате и, остановясь перед Прорвичем, озадаченным его грубою выходкою, спросил, вывтавя вперед руки:

    -- Ну скажите же мне, пожалуйста, ну где же? где она ходит, эта полиция? Коогда всему этому будет последний конец?



    Глава девятнадцатая. В БЕЛОВЕЖЕ

    Заповедный заказник, занимающий огромное пространство в Гродненской губернии, известен под именем Беловежской пущи. Этот бесконечный лес с незапамятных пор служил любимым и лучшим местом королевских охот; в нем водится тур, или зубр, и он воспет Мицкевичем в одном из самых бессмертных его творений. Теперь в густой пуще давно уже нет и следа той белой башни, от которой она, по догадкам польских историков, получилаа свое название, но с мыслью об этом лесе у каждого литвина и поляка, у каждого человека, кто когда-нибудь бродил по его дебрям или плелся по узеньким дорожкам, насыпанным в его топких внутренних болотах, связаны самые грандиозные воспоминания. Видев один раз пущу, целую жизнь нельзя забыть того тихого, но необыкновенно глубокого впечатления, которое она производит на теряющегося в ней человека. Непроглядные чащи, засевшие на необъятных пространствах, обитаемые зубрами, кабанами, ланями и множеством разного другого зверя, всегда молчаливы и серьезны. Углубляясь в них, невольно вспоминаешь исчезнувшие леса тевтонов, описанные с неподражаемою прелестью у Тацита. Самая большая из проложеннфх через пущу дорожек пряма, но узка, и окружающие ее деревья, если смотреть вперед на расстоянии нескольких шагов, сливаются в одну темную массу. Слежуя этой дорожкой, человек видит только землю под ногами, две лиственные стенй и узенькую полоску светлого неба сверху. Идешь по этой дортжке, как по дну какого-то глубокого рва или по бесконечной могиле. Кругом тишина, изредка только нарушаемая шорохом кустов, раздвигаемых тьропливою ланью, или треском валежника, хрустящего под тяжелым копытом рогатого тура. На каждом шагу, в каждом звуке, в каждом легком движении ветра по вершинам задумчивого леса -- везде чувствуется сила целостной природы, гордой своею независимостью от человека. Непроглядные чащи местами пересекаются болотистыми потовинами, заросшими лозою. Через эти болота тянутся колеблющиеся узенькие насыпные дорожки, на которых очень трудно разъехаться двум встречным литовским фурманкам. Шаг в строону от этой дорожки невозможен: болото с неимоверною быстротою обоймет своею холодною грязью и затянет. Крестьяне нередко видали в этих болотах торчащие из трясины рога тура или оконченевшую головку замерзшей в страданиях данельки. Деревень в пуще очень немного, и те, кроме самого селения Беловежи, раскинуты по окраинам, а средина дебри совершенно пуста. Только в нескольких пунктах можно наткнуться на одинокую хату одинокого стражника, а то все зверь да дерево. Пуща представляла очень много удобств для восстания. Кроме того, что отрядам инсургентов в ней можно было формироваться и скрываться от преследования сильнейших отрядов русского войска, в пуще есть поляны, на которых стоят стога сена, заготовляемого для зубров на все время суровой зимы; здесь по лесу пробегает несколько ручьев и речек, и, наконец, лес полон смелой и ненапуганной крупной зверины, которою всегда можно пропитать боьлшую партию.

    Последеее восстание отлично понимало все выгоды, которые ему представляла собою непроходимая дебрь с своими полянами, заготовленным сеном и звериною. Пуща одно время была прпютом для многих формировавшихся шаек, и в нее старались прорываться сформированные отряды, нуждавшиеся в роздыхе или укомплектовании.

    Поздними осенними сумеркамм холодного литовского дня один из таких отрядов, состоявший из тридцати хорошо вооруженных всадников, осторожно шел узенькою болотною дорожкою по пуще, на север от Беловежи. Отряд этот двигался довольно редкою цепью по два в ряд, наблюдая при том глубочайшую тишину. Не только не брячала ни одна сабля, но даже не пырхала ни одна усталая лошадь, и, несмотря на все это, молодой предводитель отряда все-таки беспрестанно останавливался, строго произносил ``тс`` и с заячьей осторожностью то прислушивался к трепетному шепоту слегка колеблющихся вершин, то старался, кажется, пронизать своим взглядом чащу, окружающую трясину.

    Только перейдя болото и видя, что последняя пара его отряда сошла с дорожки, кое-как насыпанной через топкое болото, он остановил лошадь, снял темно-малиновую конфедератку с белой опушкой и, обернувшись к отряду, перекрестился.

    -- Ну, вынес Бог, -- сказал молодой человек, стараясь говорить как можно тише. -- Будь здесь спрятаны десять москалей, мы бы все, как куры, пропали в этом болоте.

    Отряд тоже снял шапки, и все набожно перекрестились; старик трубач, ехавший возле предводителяя, сложил на груди свои костлявые руки и, склонив к ним седую голову, начал шептать пацержи.

    -- Огер! давай сигнал, -- так же тихо произнес предводитель, не сводя глаз с той стороны пройденного болота.

    Молодой мальчик, стоявший на первом ряду, обернулся на седле и, опершись рукою о круп своей лошади, пронзительно вскрикнул лесною иволгой. Несколько повстанцев повернулись на своих седлах и стали смотреть на ту сторону болота. В густой чаще того берега простонал пугач.

    -- Идут, -- сказал молодой предводитель и осторожно тронулся вперед с своим отрядом.

    На болотной дорожке с той стороны показался новый отряд человек в шестьдесят. В такой же точно тишине этот второй отряд благополучно перешел болото и соединился на противоположной стороне с первым. Как только передняя пара заднего отряда догнала последнюю лошадь первого, человек, ехавший во главе этого второго отряда, обскакал нескобько пар и, догнав переднего предводителя, поехал с ним рядом.

    Новый предводитель был гораздо старше того, который перешел болото с передовым отрядом, и принадлежал несомненно к чистой польской расе, между тем как первый ничуть не напоминал собою сарматского типа и немногие сказанные им польские слова произносил нечисто. По службе революционному правительству предводитель задней партии тоже должен был иметь несомненное старшинатво над первым. Когда они поравнялись, пожилой поляк, не удостоивая молодого человека своего взгляда, тихо проворчал из-под нависших усов:

    -- Я очень благодарю пана Кулю; переход сделан осторожно.

    Молодой человек, которого назвали Кулею, приложил руку к околышу конфедератки и, осадив на один шаг своего коня, поехал, уступая старшему на пол-лошади переда.

    Отряд продолжал идти в могильной тишине. На дворе совсем смеркалось. Пройдя таким образом еще около половины польской мили, повстанцы достигли довольно большой поляны, на которой сквозь серый сумрак можно было отличить два высокие и длинные стога сена.

    -- Ну, прошу ротмистра осведомиться, -- произнес старший.

    Куля позвал с собою старого трубача да двух рядовых повстанцев и тихо выехал с ними на поляну, правя прямо к черневшим стогам. Отряд остался на дороге.

    Куля вперпди трех человек уже почти доехал до одного стога, как его молодая лошадь вдруг вздрогнула, поднялась на дыбы и бросилась в сторону. Куля осадил коня на первых же шагах и, дав ему крепкие шпоры, заставил карьером броситься к стогу. Добрая лошадь повиновалась, но на полукурсе снова вдруг неожиданно метнулась и смяла трубачову лошадь.

    -- Верно, старик стоит у сена, -- проговорил шепотом трубач. -- Не муштруйте, пан ротмистр, напрасно коня: непривычный конь не пойдет на старика.

    -- А может быть, это засада!

    -- Нет, не засада. Пусть пан ротмистр мне верит, я тут взрос. Этот старик где-нибудь стоит под стогом.

    В эту минуту облачное небо каак бы нарочно прорвалось в одном месте, и бледная луна, глянув в эту прореху, осветила пожелтевшую поляну, стоящие на ней два стога и перед одним из них чррную, чудовищную фигуру старого зубра. Громадное животное, отогнанное стадом за преклнность лет и тяжесть своего тела, очевидно, уж было очень старо и искало покоя у готового сена. Нужно полагать, что зубр уже наелся и отдыхал. Он стоял задом к стогу и, слегка покачивая своими необъятными рогами, смотрел прямо на подъезжавших к нему всадников.

    -- Пан ротмистр видит теперь, что это старик! Вот был бы добрый ужин нам и добрая полендвица офицерам.

    Куля качнул отрицательно голтвою и, повернув лошадь в объезд к стогу, направился к пересекавшей поляну узкой лесной косе, за которою днем довольно ясно можно было видеть сквозь черные пни дерев небольшую хатку стражника.

    Бык тоже тронулся с места и лениво, престаревшим Собакевичем зашагал с поляны в чащу.

    -- Не ужин это стоял нам, а гроб. Старик никогда не попадается даром, -- с суеверным страхом прошептал здоровый рыжий повстанец.

    -- Ври больше, -- отвечал также шепотом старый трубач.

    У перелеска, отделявшего хатку от поляны, Куля соскочил с седла и, обратясь к трубачу, сказал:

    -- Пойдем, Бачинский, со мною.

    -- В сей момент, пан ротмистр, -- отвечал старик, соскочив с лошади и кидая поводья рыжему повстанцу. Куля и Бачинский пошли осторожно пешком.

    -- Темно в окнах, -- прошептал Куля.

    -- Нарочно чертов сын заховался, -- отвечал Бачинский. -- А здесь самое первое место для нас. Там сзади проехали одно болото, тут вот за хатою, с полверсты всего, -- другое, а уж тут справа идет такая трясина, что не то что москаль, а сам дьявол через нее не переберется.

    Ветер расхаживался с каждою минутою и бросал в глаза что-то мелкое и холодное, не то снег, не то ледяную мглу.

    -- Поганая пшгода поднимается, -- ворчал Бачинский.

    С старой плакучей березы сорвался филин и тяжело замахал своими крыльями. Сначала он низко потянул по поляне, цнпляясь о сухие бурылья чернобыла и полыни, а потом поднялся и, севши на верху стога, захохотал своим глупым и непииятным хохотом.

    -- Проклятая птица, -- произнес Бачинский.

    -- Она мышей ищет :за что ты ее клянешь?

    -- О! черт с нею, пан ротмистр: пропала бы она совсем. Погано ее слушать.

    Бачинский нагнулся и шепотом прочел:

    -- Pod twoje obrone uciekamy (Прибегаем к твоей защите (польск.)).

    Тем временем они перешли перелесок и остановились. Старик тихо подошел к темным окнам хааты, присел на завалинку и стал вслушиваться.

    -- Что? -- спросил его шепотом Куля.

    -- Ничего... все тихо... Кто-то кпк будто стонет.

    -- Слушай хорошенько.

    -- Стонет кто-то, -- првторил Бачинский, подержав ухо у тонкой стены хатки.

    -- Ну, стучи уж.

    Старик слегка постучал в стекло: ответа не было; он постучал еще и еще раз, из хаты не было ни звука, ни оклика; дааже стоны стихли.

    -- Вот и делай с ними что знаешь, -- произнес Бачинский. -- Смотрите, пан ротмистр, здесь, а я пролезу под застреху и отвоню двери.

    Старик сбросил чемарку и ловко заработал руками, взбираясь на заборчик. На дворе залаяла собачонка и, выскочив в подворотню наружу, села против ворот и жалостнл взвыла. Старик, взобравшийся в эту минуту под самый гребень застрехи, с ожесточением плюнул на выскочившего пса, послал ему сто тысяч дьяволов и одним прыжком очутился внутри стражникова дворика.

    Вслед за тем небольшие ворота тихо растворились, и Куля ушел за Бачинским. Оставленные ими два всадника с четырьмя лошадьми в это же мгновение приблизились и остановились под деревьями, наблюдая ворота и хату.

    На лай собачонки, которая продолжала завывать, глядя на отворенные ворота дворика, в сенных дверях щелкнула деревянная задвижка, и на пороге показался высокий худой мужик в одном белье.

    -- Ты стражник? -- спросил его Бачинский, заходя вперед своело ротмистра.

    -- Ох! стражник, пане, стражник, -- отвечал, вздыхая, крестьянин.

    -- У тебя были нынче поовстанцы?

    -- Ох! были же, были, пане.

    -- Что ж они оставили нам?

    -- Ой, не знаю, пане: смилуйтесь нсдо мною, ничего я не знаю.

    -- А москалей тут не чутно?

    -- Не знаю, пане; да нет, не чутно, здесь москалей не чутно.

    -- Кто ж это у тебя стонет?

    -- А вотт ваши, что прошли, так двух бидаков у меня сегодня покинули: умирают совсем, несчастливые. Говорят, потычка у них была где-то с москалями: ранены да разболелись, заслабели.

    -- Ну, веди нас в хату и топи печь.

    -- Идите, пане, делайте что хотите: вся ваша тут будет воля.

    Кули подозвал двух повстанцев, стоявших с лошадьми, и, отдав одному из них черное чугунное кольцо с своей руки, послал его на дорогу к командиру отряда, а сам сел на завалинку у хатки и, сня
    Страница 60 из 65 Следующая страница



    [ 50 ] [ 51 ] [ 52 ] [ 53 ] [ 54 ] [ 55 ] [ 56 ] [ 57 ] [ 58 ] [ 59 ] [ 60 ] [ 61 ] [ 62 ] [ 63 ] [ 64 ] [ 65 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 20] [ 20 - 30] [ 30 - 40] [ 40 - 50] [ 50 - 60] [ 60 ]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.