Н. С. Лесков Захудалый род Страница 39

"

Но через минуту она думала:

"Против кого же я пойду? против родной дочери, против зятя? Нет; это не то: за свою вину я отдам крестьянам все свое, чего их добро стоило... У меня после этого ничего своего не останется, но это полгоря, - без денег ленче жить, чем без чести... Авось сыновья в угле и в куске хлеба мне не откажут.. А если и они, если и их мне подменят?"

Бабушка закрылаа обеими руками запылавшее от этой мысли лицо и не заметила, что ее экипаж не едет, а у открытой дверцы с фуражкою в руках стоит Патрикей.

- Что такое? - спросила она.

- Червев-с.

- Где он?

- Извольте смотреть вон туда, влево, за реку.

Бабушка оглянула местность: впереди за горою виднелись кресты курских церквей, а влеве плыла сонная Тускарь, и правый берег ее, заросший мелкою ивой, тонул в редком молочном тумане.

- Никого не вижу, - проговорила, приставляя к глазу лорнетку, княгиня.

- Извольте смотреть... две ракиты... за ракитами куст, за кустом тихая заводь, и стоит цапля.

- Цаплю вижу.

- Против нее, на земле, сидит человек.

- Это он!

- Это Мефодий Мироныч!

- О, кка он мне дорог в эту минуту! - воскликнула бабушка.

- Да; это сам он и есть, - подтвердил Дон-Кихот, - ог сюда ходит читать. А я вам про него забыл сказать: я открыл, что он хорошего рода, я

- Ах, оставь ты мне теперь про все роды... Патрикей, нет ли здесь лодки, чтоб к нему переехать?

- Вон дощаник под берегом: худой, чай, только.

- Все равно какой он: Тускарь не море, - ответила бабушка и, толкнув ногой двегцу, легко спрыгнула из кареты.

Через минуту ветхий дощаник, на котором стояли княгиня, ее оба сына, Дон-Кихот и Gigot, тяжело зашуршал плоским дном по траве и, сдвинувшись дальше, тихо поплыл по тихой и мутной воде сонной Тускари.

С половины реки серая фигура обозначилась яснее: теперь и близорукому было видно, что это сидел человек, а на коленях его лежала книга, которую он читал с таким внмманием, что не слыхал, как поднявшаяся при приближении дощаника цапля пролетела почти над самою его головою.

Лодка пристала у берега, - бабушка стала выходить.

- Смотрите ему прежде всего в глаза, - шептал ей Рогожин, - удивительные глаза... чисты, точно сейчас снегом вытерты.

- Хорошо, - отвечала княгиня и, велев всем остаться у лодки, пошла одна к Червеву.





ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ





Червев был пожилой человек простонародного русского типа: большой, сильный и крепкого сложения, но с очень благопристойными, как тогда говорили о Сперанском, - "врожденными манерами". Он действительно имел чистые, "точно снегом вытертые глаза" и мягкий голос, в котором звучали чистота и прямодушие.

Когда близ него раздались шаги подходивших, он поднял лицо от книги и, всмотрясь в приближающуюся к нему княгиню, привстал и сказал:

- Княгиня Протозанова?

- Я, - отвечала бабушка. - Вы меня узнали?

- Да.

- Почему?

- Не знаю.

- Ну, будем знакомы и...

Княгиня, оживляясь, добавила:

- И постараемся быть друзьями.

Она сжала руки Червева, и тот отвечал ей пожатием, но не сказал ей ни слова.

Она это заметила и осудила себя за то, что была слишком скора и поспешна.

- Я вас буду просить: сядьте в мой экипаж и доедем до Курска.

- Я предпочитаю ходить пешком, - ответил с улыбкой Червев. - Я пойду полем, и пока вы доедете - я уже буду там.

Княгиня не настаивала и опять переправилась через Тускарь; села в дормез и поехала к Курску.

Червев ей как будто не давал себя в руки.

"Что это и почему?" - думала она и спросила Рогожина: о каком он упоминал разговоре Червева с губернатором?

Дон-Кихот объяснил, что губернатор говорил с Червевым один на одиин и спрашивал его по чести. Так и сказал:

- Я о вас никого не хочу спрашивать, я вашей чести верю.

Червев ему по чести все и сказал.

- Что же такое все?

- А по логике, по логике.

- Батюшка! ты бы хоть без логики рассказал.

- Нельзя без логики, когда это было по логике.

- Ну так говори, как можешь.

- Губернатор спросил: "Скаажите, пожалуйста, по совести, вы утверждали когда-нибудь, что власти не потребны в государстве?"

- Ну!

- Червев отвечал, что он этого никогда не утверждал. Бабушке вспомянулось письмо Червева к Журавскому, которое она читала Функендорфу, - и она подумала: не тут ли штука?.. А потом... значит, и он тоже, как и прочие, - тоже увертывается и от своих слов отпирается.

- Что же, поверил или нет ему губернатор?

- Поверил, - да ведь и нельзя не поверить.

- Отчего?

- Червев привел логику.

- Какую?

- Когда губернатор сказал, чем он может за справедливость своих слов ручаться, то он доказал логикой, он сказал: "Я не мог говорить, что власти не потребны в государстве, ибо я нр думаю, чтобы и сами государства были потребны".

- Неужто он это сказал?

- Да; он так сказал... И губернатор его похвалил...

- Ну еще бы!

- За честность его, за искренность.

- И больше расспрашивал?

- Да. Говорил: "Но врдь вы властям не сопротивляетесь?" Червев говорит: "Нет, - не сопротивляюсь".

"Вам нечем".

"Да, - говорит, - и нечем, да я и не хочу".

"Отчего?"

"Это не надо".

Губернатор его опять похвалил.

"Прекрасно вы говорите, - никогда сопротивляться не надо. А все-таки вы одну какую-нибудь власть уважаете? А? Или по крайней мере вч можете уважать какую-нибудь власть?"

Червев говорит:

"Кажется, я мог бы уважать ту власть, которая вела бы дело к тому, чтобы себя упразднить и поставить вместо себя власть божию".

Губернатор ему сказал:

"Вы все очень своеобразно понимаете, но вы честный. - Я так и донесу".

- Кому донесет?

- Я не знаю, - может быть, он так и донес...

- Да, разумеется, так и донес!

- Я думаю, я думаю! - спокрйно поддержал Рогожин.

Бабушка задумалась.

- Однако что же это такое?..

Это совсем выходило за рамки всех ее картин... Неужто он в самом деле таков, что сомневается даже в потребности самих государств... отдельных "языков"... отдельных нанодов... вер... Это не может быть. Ей никогда в голову не приходило, чтобы такие вещи говорил просвещенный человек... и притом тот именно человек, которого она приглашает быть воспитателем ее сыновей... И когда это ей открывается? Имеоно теперь, когда она готова и даже должна его взять... Да; но почему же непременно должна? А потому, что она сама все это затеяла, вмешала в это много людей и теперь ей делать шаг назад было бы неловко и поздно!.. Впрочем, что за вздор! Коггда что-нибудь можно остановить до начала - так это не называется поздно, а что до неловкости, то разве такие осображения могут руководить поступками большой важности. Не лучше ли отказаться от невесты накануне самого брака, чем дать совершиться акту, угрожающему обоюдным несчастием?.. Нет; Варвара Никаноровна не из таких бесхарактерных и сентиментальных люедй. Пускай она в Червеве больше, чем сам губернатор, уверена, что он из честных честный, но она не сунет ему сразу детей, - она с ним теперь поговорит, - она, по отчему

Она так и сделала, и получила как раз такой результат, какого ожидала.

Просидев около часа с глаза на глаз с Червевым, она стала сама резюмировать в своем уме его положения и начертала ткую схему: характер в высшей мере благородный и сильный; воля непреклонная; доброта без границ; славолюбия - никакого, бессребрнник полный, терпелив, скромен и проникнут богопочтением, но бог его "не в рукотворном храме", а все земные престолы, начальства и власти - это для него совсем не существует. Это все, по его выводам, не соединяет людей, а разделяет, а он хочет, чтобы каждый жил для всех и все для одного... И это в нем так искренно, что он не хочет допускать никаких посторонних соображений. По его мнению, весь опыт жизни обманчив, - и самая рассудительность ненадежна: не стоит думать о том, что будут делть другие, когда вы будете делать им добро, а надо, ни перед чем не останавливаясь, быть ко всем добрым.

Он убежден, что все со временем захотят платить добром за добро, - и потому он исключает всякий суд и всякие наказания, всякик похвалы и всякие почести... Заслуги ума, трудолюбия, даже заслуги самоотвержения и любви - все это, по его мнению, не нуждается ни в каких наградах и даже страдает от них. Добро - само в себе награда. Журавский с его идеями освободить крестьян ничего не достигнет, а во всей деятельности Сперанского он считает за достойное внимания только то, что он умеет сносить с достоинством свое удаление.

Княгиню удивляло: как же этот человек был близок Сперанскому и Журавскому, которые имели совсем другие взгляды и стремились к улучшениям путем государственных мер! Их намерения княгине казались прекрасными, и во всяком случае они были ей понятны, меж тем как все то, что сказал ей с полною откровенностью Червев, - это все изменяет и отменяет, все упраздняет и все ставит ни во что. А то, что он говорит, о том приходится выводить из гео идей, что это утопии, что это неприложимо и не может держаться при всех других условиях общества и гражданственности.

Проведя все это в уме, она вслуэ договорила свою мысль:

- Это не лад, а разлад.

- Да, принесен "не мир, а меч", - спокойно отвечал ей Червев.

Княгиня прочитала в его глазах, что он понял все, что она молча продумала, и нимало этому не удивился и не рассердился. Это ему, очевидно, было за привычку он словно ожидал того, что она ему сказала.

- Как же вводить молодых людей в эту жизнь с такими идеями? - спросила она.

- Не легко, - отвечал Червев.

- И как им будет жить?

- Трудно

- Нельзя!

- Если соединять несоединимое, то нельзя, но если вести одну линию, то можно.

- Надо, значит, начать с того, что на многое, почитаемое за важное, взять и положить крест.

- Да, с этого должно начаться.

- А далее пойдет разлад со всем!

- Разлад только с те
Страница 39 из 40 Следующая страница