LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Н.С.Лесков Заячий ремиз Страница 16

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    же более як шесть недель, а привезен я сюда в бесчувственной горячке, самим же им - маршалком, который обрел меня в безумии моем бегавшего под моленьями и дождем и ловящего листки типографские, разносимые вдаль бешеными ручьями. Маршалек же тогда ехал с какого-то служебного дела, и его сопровождали соседний становой и еще кто-то, и всем им мое безумие явлено ясно, и поличье распространения революционных бумаг они взяли, а меня маршалек всадил к себе в коляску и привез ксебе как весьма больного.

    Я же все это слушал и удивлялся и не воображал того, что это только одна капля из того всеудивленного моря, которое на мея хлынуло, а именно, что я совсем не в гостях, а почитаюсь живущим у князя под домашним арестом, доколе можно меня при облегчении недуга оттарабанить в одно из мест заключения, и что для караула меня на кухне живут два человека.

    Вот вам и поздоров боже! Маршалек обязан был известить, когда мне полегчает, и тогда меня увезут в заключение и будут судить за мои преступления. Преступления же мои были самого ужасного характера, ибо я напал на дороге на самоискуснейшего агента, который послан был выследить и изловить самого дерзновеннейшего потрясователя, распространявшего листки, и я собственноручно сего агента сцапал вместо преступника, и лишил его свободы, и тем способствовал тому, что потрясователь сокрылся, притом на моей лошади, ибо злодей этот был именно мой Теренька!.. Пожалуйте!.. О, боже мiй милiй! А кто же был я? Вьт только это и есть неизвестно, ибо я сам был взят на таком непонятном деянии, которое выяснит только наистрожайшее следствие, то есть: хотел ли я сокыть следы оного злейшего пропагандиста, пометая его значки в овраги, или же, наоборот, был с ним в сообществе и старался те проклятства распусиить на всю землю посредством сплава их через устремившиеся потоки.



    XXVII



    Когда я это узнал, то сказал предводителю: - Однако, хоть обвинен я жестоко, но, пусть видит бог, вср было не так. - И я попросил его позволения рассказать, как было, и все, что вы теперь знаете, я рассказал ему и вошедшей в то время Юлии Семеновне, и когда рассказ мой был доведен до конца, то я впал в изнеможение - очи мои заплющились, а лицо покрылось смертною бледностию, и маршалек это заметил и сказал Юлии Семеновне: - Вот наинесчастнейший человек, который охотился за чужими "волосами", а явился сам острижен. Какое смешное и жаалкое состояние, и сколь подло то, что их до этого доводят.

    А потом они сразу стали говорить дальше по-французскии, а я по-французски много слов знаю, но только говорить не могу, потому что у меня носового произнесу нет. И тут я услыхал, что всему, что наделалось, я виноват, ибо я сам взманил Тереньку своим пустословием, что будто и у нас есть "элементы", тогда как у нас, по словам маршалка, "есть только элементы для борща и запеканки". А теперь тот Тегенька утек, а великий скандал совершился, и все в волнении, а мне быть в Сибиру! Я же так от всех сих впечатлений устал, что уже ничего не боялся и думал: "Пусть так и бадет, ибо я злое делал и злого заслужил".

    Но маршалек говорил также Юлии Семеновне, "что он все свои силы употребит, чтобы меня защитить".

    И Юлия Семеновна ему тоже отвечала:

    - Сделайте это.

    Добрые души! И что еще всего дороже: маршалек находил облегчение моей гадости. Он говорил:

    - По совести, я не вижу в нем такой вины, за которую наде общество могло бы его карать. Что за ужасная среда, в которой жил он: рожден в деревне и с любовью к простой жизни, а его пошли мыкать туда и сюда и под видом образования освоивали с такими вещами, которых и знать не стоит. Тут и Овидий, и "оксиос", и метание орлецов, и припевание при благочестивой казни во вкусе Жуковского, и свещи, и гребенi "на браду", и нзарие всех орденов, и пытание тайностей по "Чину явления истины"... Помилуйте, какая голова может это выдержать и сохранить здравый ум! Тут гораздо способнее сойти с ума, чем сохранить оный, - он и сошел...

    Юлия же Семеновна его спросила, неужто в самом деле он думает, что я сумасшедший?

    - Да, - отвечал предводитель, - и в этом его счастье: иначе он погиб. Когда его повезут, я представлю мои за ним наблюдения и буду настаивать, чтобы прежде суда его отдали на испытание.

    - И знаете, - отозвалась Юлия Семеновна, - это будет справедливо; но ттлько я боюсь, что вас не послушают. А он говорит:

    - Наоборот, я уверен в полном успехе... Что им за радость разводить такую глупую историю и спроваживать к Макару злополучного болвана (это я-то болван!), которого не выучили никакому полезному делу. Без этого бетизы неизбежны.

    Юлия Семеновна на это сразу не отвечала и размеривала на коленях чулок, который вязала, а потом улыбнулась и говорит:

    - Ах, бетизы! Это слово напоминает мне нашу бабушку, которая была когда-то красавица и очень светская, а потом, проживши семьдесят лет, оглохла и все сидела у себя в комнате и чулки вязала. К гостям она не выходила, потому что тетя Оля, ее старшая дочь и сестра моей матери, находила ее нериличною. А неприличие состояло в том, что бабушка стала делать разные "бетизы", как-то: цмокала губами, чавкала, и что всего ужаснее - посиоянно стремилась чистить пальцем нос... Да, да, да! И сделалась она этим нам невыносима, а между тем в особые семейные дни, когда собирались все родные и приезжали важные гости, бабушку вспоминали, о ней спрашивали, и потому ее выводили и сажали к столу, - что было и красиво, потому что она была кавалерственная дама, но тут от нее и начиналось "сокрушение", а именно, причыкши одна вязать чулок, она уже не могла сидеть без дела, и пока она ела вилкой или ложкой, то все шло хорошо, но чуть только руки у нее освободятся, она сейчас же их и потащит к своему носу... А когда все на нее вскинутся и закричат: "Перестаньте! Бабушка! Ne faites pas de be-tisesi" (Не делайте глупостей! (франц.)) - она смотрит и с удивлением спрашивает:

    - Что такое? Какую я сделала betlse?

    И когда ей покажут на нос, она говорит: "А ну вас совсем. Дайте мне чулок вязать, и betise не будет". И как только ей чулок дадут, она начинает вязать и ни за что носа не тронет, а сидит премило. То же самое, может быть, так бы и всем людям...

    - Именно! - поддержал, рассмеясь, предводитель, - ваша бабушка дает прекрасную иллюстрацию к тому трактату, который очень бы хорошо заставить послушать многих охотников совать руки, куда им не следует.

    Но тогда и Юлия Семеновна в насмешку над собою сказала:

    - Вот я потому все и вяжу чулки.

    - И что же, - сказал князь, - вы по крайней мере наверно никому не делаете зла.

    И, сказав это, он вышел, а я всю ночь чувствовал, что я наожусь с такими наипрекраснейшими людьми, каких еще до сей поры не знал, и думал, что мге этого счастья уже довольно, и пора мне их освободить от себя, и надо уже идти и пострадать за те бетизы, которые наделал.

    Во мне произошел переворот моих понятий.



    XXVIII



    С возбуждением сердечнейшего чувства я встал рано утром и, як взглянул на себя, так даже испугался, якiй сморщеноватый, и очи потухлы, и зубы обнаженны, и все дело дрянь. Кончено мое кавалерство: я старик! Скоро я увидал Юлию Семеновну и сейчас же ей сказал:

    - Позвольте мне провязать один раз в вашем вязании! Она же подала и удивилась, что я умею, а я ей сказал:

    - Вот я теперь и буду это делать в память препочтенной вашей бабушки и кавалерственной дамы. Она спросила:

    - А то для чего вам? А я отвечал:

    - Не хочу больше подражать ничьим бетизам, я теперь в здешней жизни уже конченый.

    Она улыбнулась и хотела взять в шутку, но я говорю:

    - Это не шутка! Да и довольно мне ветры гонять.

    И еще я сказал, что я сильно тронут всем, что от нее добра видел, но не хочу более отяогщать собою великодушие князя и прошу его предоставить меня моей участи.

    Она нк меня посмотрела и, вместо того чтобы оспаривать меня, сказала: "ваше теперешнеа настроение так хорошо, что ему не надо препятствовать", и взялась переговорить за меня с князем, и тот подал мне руку, а другою рукою обнял меня и сказал: - У вашего философа Сковороды есть одно прелестное замечание: "Цыпленок зачинается в яйце тогда, когда оно портится", вот и вы, я думаю, теперь н годитесь более для прежнего своего занятия, а зато в духе вашем поднимается лучшее.

    Я отвечал:

    - Может быть, может быть! - и больше с ним избегал говорить, потому что был тронут.

    И так меня от них увезли и привезли прямо сюда в сумасшедший дом на испытание, которое в ту же минуту началось, ибо, чуть я переставил ногу через порог, как ко мне подошел человек в жестяной короне и, подставив мне ногу, ударил меня по затылу и закричал:

    - Разве не видишь, кто я? Болван!

    - Болван я, - отвечаю, - это венро, но вашего сана не постигаю. А он отвечает:

    - Я король Брындахлыст.

    - Привет мой, ваше королевское величество!

    Он сейчас же сдобрился и по макушке меня погладил.

    - Это хорошо, - говорит, - я так люблю, - ты можешь считать себя в числе моих верноподданных.

    А я посмотрел, что у него туфли на босу ногу и ноги синие, и отвечаю:

    - Благодарю покорно, а что же это твои подданые плохо, верно, о твоем величестве думают: вон как у тебя ножки посинели?

    - Да, - говорит, - брат, посинели... А потом вздохнул и продолжал:

    - Знаешь, это, однако, только тогда, когда бывает холодно, - тогда, брат, что делать... тогда ведь и мне бывает холодно. Да, - я не могу приказать, чтобы в моем царстве было иначе.

    - Совершенно, - говорю, - правда!

    - А вот то-то и есть! Приказываю, а так не выходит.

    - Ну, не робей, брат: я тебе шерстяные чулки свяжу!

    - Что ты!

    - Верь честному слову.

    - Сделай одолжение! Ведь у меня особая обязанность: я должен отлетать на болота и высиживать там цаплины яйца. Из них выйдет жар-птица!

    И когда я ему связал чулки, он их надел и сказал: - Ты нас согрел, и поелику сие нам приятно, мы жалуем тебя нашим лейб-вязалыциком и повелеваем обвязывать всех моих босых верноподданных.

    И вот я уже много лет здесь живу и всеми любим, потому что, должно быть, я, знаете, дело делаю.



    XXIX



    Раз я спросил у рассказчика: как же был решен вопрос об его испытании?

    Он отвечал, что все решено правильно, и он признан сумасшедшим, потому что это так и есть, да это и всякому должно быть очевидго, потому что нево
    Страница 16 из 17 Следующая страница



    [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 17]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.