LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Волошин Максимилиан Александрович - Суриков Страница 2

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    ельно служили делу сплавления великого имперского конгломерата, делу "собрания земель".

    Богатырству-казачеству было тесно и душно в городе. А в городах от них неудобно: "Разгуляются, распотешатся, станут всех толкать; а такие потехи богатырские было народу не вытерпеть, кшторого толкнут, тому смерть, да смерть".

    Избыток силы уводил их в степь, толкал на борьбу с кочевниками, они становились завоевателями новых восточных земель и являлись неугасимой революцией на службе у государства.

    Постепенно оседая на завоеванных ими землях, они сами с течением времени становились силами центростремительными - "служилыми людьми".

    Сибирские служилые люди XVII века обнаруживали "шатость" и склонность к бунтарству. Числясь "государевыми холопами", они оставались вольными и почти независимыми. При междупланетных расстояниях, отделявших их от Москвы, они находились на самом внешнем круге ее влияния, занимая положение Нептуна в солнечной системе. Они тяготели к своему солнцу, но тепловые и световые его лучи почти не достигали тех крайне восточных областей. Они туго усваивали себе государственную дисциплину и отвечали на нее бунтами.

    Впрочем, и государственная дисциплина доходила до них в самых капризных н малоприемлемых формах "воевод-разорителей, грбаирелей и мучителей". Московская государственность, негибкая сама по себе, выпирала па эти окраины самыми острыми н твердыми своими шипами. Бунты становились иногда хроническими состояниями и переходили в открытые военные действия против воевод. Им народонаселение "отказывало в воеводстве", их держали "в осаде", их прямо изгоняли из городов.

    Как только власть, исходящая из центра, ослабевала, из глубины масс поднимались органические, вечевып силы и сами стбою возникали "воровские" (то есть вольные) думы, которые сами отправляли все государевы дела, потому что бунт бывал не против государя, а против "лихих" воевод.

    Когда "лихого" воеводу удавалось сплавить, на что уходило по нескольку лет, из Москвы присылали нового, который жил первое время "с опаской" от "воровских людей". Затем бесконтрольность власти и податливость народонаселения развращали его, и начинали копиться силы для нового бунта.

    Те из воровских людей, что были посамостоятельнее, уходили искать "новых землиц", чтобы "жить особо от лихих воевод". Уходили "за Окиян на острова" и за Байкаьлское море и в Даурию. Такие "охочие служилые люди" продолжали процесс завоевания Сибири и открытие новых областей.

    Так Семен Дежнев открыл Берингов пролив, а Ерофей Хабаров - Амур.

    Большой Красноярский бунт, в котором играли роль Суриковы. длился с 1695 по 1698 год и являлся как бы отголоском больших стрелецких бунтов начала Петровского царствования. По приказу из Москвы розыск об этом буете производили "сыщики" - думный дьяк Данило Полянский и дьяк Данило Берестов, посланные Петром для "большого сыска".

    Результаты этого розыска сохранились в столбцах Сибирского приказа, хранящихся в Московском архиве министерства юстиции, обнародованных отчасти в обстоятельном исследовании Оглоблина, из которого мы и заимствуем данные сведения. За три года в Красноярске было отказано от воеводства трем воеводам: Семену и Мирону Башковским и Семену Ивановичу Дурново.

    Действующая бунтовская партия состояла из слкжилых людей - старых красноярских казаков, здесь поселившихся с основания города, а воеводское меньшинство - из "ссыльных литовских людей и черкес", имевших во главе боярского сына Василия Многогрешного, брата малороссийского гетмана.

    В этом сказывался сибирский антагонизм между пришлым и коренным народонаселением, протест против ссыльной колонизауии, заметный уже в XVIII веке.

    Шатость захватила нр только служилых, но и "жилецких людей", весь город и уезд добровольно п охотно признавали "воровских" выборных судей.

    В Красноярске последовательно были назначаемы трое воевод. Но когда Семен Дурново, которому уже было ра зотказано от воеводства, был назначен вторично, то его приняли весьма сурово, много били по щекам, таскали за волосы и повели топить в Енисей. Только благодаря заступничеству "воровского" воеводы Московского его не потопили, а, сорвав верхнюю одежду, посадили в лодку без весел и пустили вниз по Енисею, осыпая камнями.

    В следствии об этом бунте и встречается в первый раз имя казака Петра Сурикова. Он принимал участие в "воровской" думе, в избе у него был склад оружия для бунтовщиков, он же был в толпе, которая вела "топить" воеводу Дурново.

    У этого Петра Сурикова упоминается еще брат Иван, который не был с бунтовщиками.

    Проследить родословную Суриковых можно до внука этого Ивана, тоже Петра (1725-1795).

    В течение всего XVIII века Суриковы остаются простыми казаками и только в первой половине XIX века доходят до офицерских чинов - между ними появляются сотники, хорунжие, а один из них - Александр Степанович - становится полковым атаманом Енисейского казачьеего полка, преобразованного в таковой в 1822 году из Енисейской и Красноярской дружин, существовавших в течение двухсот лет, со времен Ермака.

    Дед Александр Степанович - человек большой семьи, был его первым полковым атаманом и двинул немного свою родню по лестнице военных чинов.

    Отец Василия Ивановича - Иван Васильевич был сотником и умер молодым (в 1859 г.). Он был очень музыкален, обладал прекрасным голосом, и губернатор Енисейской губернии его возил всюду с собой как певца.

    Мать же его была из рода Торгошиных, имя которых тоже упоминается в истории Красноярского бунта, так как один Торгошин был в числе казаков, подававших Семену Дурново "отказ от воеводства".

    Как это часто бывает, когда ветвь за ветвью следишь историю происхождения большого художника, кажется, что все было предназначено для того, чтобы подготовить возможность его появления, и он сам распускается, как цветок, на самом конце стебля, выявляя сообю все скрытые токи, творческие силы и ароматы своего рода.

    В течение трех столетий род Суриовых принимал участие во всех походах, подвигах и бунтах Донского и Сибирского казачества, бродя и кипя и отстаивая в молчании тот исторический опыт, который лишь в конце XIX века доолжен был раскрыться в русском искусстве рядом произведений, являющихся единственным психоллгическим документом творческих центробежных сил русской истории.

    Выносив свою родовую память, в первой половине XIX века верхние ростки рода начинают прорастать из темной казацкой массы выше, чтобы от стихийной народной силы создать переход к формам ее выражения в искусстве, чтобы подготовить культурную среду, в которой художественный темперамент может пустить корни, нащупать точки опшры для развития творческих стремлений и инстинктов, чтобы пробудить волю к сознанию и пластическому воплощению всего, что беременело в подсознательных чувсствилищах рода.

    Теперь Василий Иванович Суриков мог родиться.

    И он родился в 1848 году, так что первые годы его детства захватили последние годы николаевского царствования, когда Красноярск мало чем отличался от Красноярска времен казацких бунтов.







    III. ОБСТАНОВКА ДЕТСТВА



    "В Сибири народ другой, чем в России: вольный, смелый, - рассказывал он. - И край-то у нас какой. Енискй течет на пять тысяч верст в длину, а шириною против Красноярска - верста. Берега у него глинистые, розово-красные. И имя отсюда - Красноярск. Про нас говорят: "Краснояры сердцем яры". Сибирь западная плоская, а за Енисеем у нас горы начинаются, к югу - тайга, а к северу - холмы. Горч у нас целиком из драгоценных камней: порфир и яшма, а на Енисее острова Татышев и Атаманский. Этот по деду назвали. И кладбище над Енисеем с могилойд едовой, красивую ему (Купец могилу сделал.

    А за Енисеем нсд горой станица Торгошинская. А что за горы, никто и не знал. Было там еще верст за двадцать село Свищево. Из Свищева к нам родственники приезжали. А за Свищевым 500 верст до самой китайской границы. И медведей полно. До 50-х годов девятнадцатого столетия все было полно: реки - рыбой, леса - дичью, земля - золотом. Страна неведомая, леса нехоженные, степь немеренная. Первое, что у меня в памяти осталось, - это наши поездки зимой в Торгошинскую станицу. Сани высокие, мать, как через Енисей едем, не позволяла выглядывать, и все-таки через край и посмотришь: глыбы ледяные столбами кругом стоймя стоят, точно долмены. Енисей на себе сильно лед ломает, друг на дружку их громоздит. Пока по льду едешь, то сани так с бугра на бугор так и кидает. А станут ровно идти - значит на берег выехали. Вот на том берегу я в первый раз видел, как "городок" брали. Мы от Торгошиных ехали. Толпа была. Городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался. Я потом много городков снежных видел. По обе стороны народ стоит, а посредине снежная стена. Лошадей от нее отпугивают криками и хворостинами бьют - чей конь первый сквозь снег прорвется. А потом приходыо люди, что городок делали, денег просить - художники ведь. Там они и пушки ледяные, и зубцы - все сделают.

    Мать моя из Торгошиных была. Торгошины были торговыми казаками, но торговлей не занимались: чай с китайской границы возили от Иркутска до Томска. Старики неделенные жили. Семья была богатая. Старый дом помню. Двор мощеный был. У нас тесаными бревнами дворы мостят. И иконы старые, и костюмы. Самый воздух казался старинным. Сестры мои двоюродные - девушки, совсем такие, как в былинах поется про двенадцать сестер. Трое их было: Таня, Фаля и Маша, дочери дяди Степана. Занимались они рукодельем: гарусом на пяльцах вышивали. Песни старинные пели тонкими певучими голосами. В девушках красота была особенная - древняя, русская. Сами крепкие, сильные. Волосы чудные. Все здоровьем дышало. Помню, старики, Федор Егорыч и Матвей Егорыч, под вечер на дворе в халатах шелковых выйдут, гулять начнут и "Не белы снеги" поют.

    Там старина была. А у нас другое. Дом новый. Старый Суриковский дом, вот о котором в истории Красноярского бунта говорится, я в развалинах помню. Там уже и не жил никто. Потом он во время большого пожара сгорел. А наш - новый был. В 30-х годах постропнный. В то время дед еще сотником в Туруханске был. Там ясак собирал, нам присылал. Дом наш соболями и рыбой строился. Тетка к нему ездила. Потом про северное сиыние рассказывала. "Солнце там, - говорит, - как медный шар". А как уезжала, дед ей полный подол собтлей наклал. Я потом сам в тех краях был, когда остяков для Ермака рисовал. Совсем северн
    Страница 2 из 15 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 15]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.