LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Волошин Максимилиан Александрович - Суриков Страница 7

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    олову рубить будут что ли?"

    А меня чувство деликатности останавливало говорить тем, с кого писал, что я казнь пишу..."

    Взявшись за такую тему, как казнь стрельцов, Сурикову сразу пришлось разрешать один из самых важных и опасных вопросов искусства: вопрос об изображении ужасного, вопрос, который окажется роковым для стольких русских писателей и художников, особенно в наши дни.

    В представлении и суждениях русской публики об этом вопросе эстетики наблюдается, к сожалению, самая дикая путаница понятий, и картина Сурикова может служить в этом случае прекрасным образцом истинно художественного разрешения его.

    Обычная ошибка художников, берущихся за изображение ужасого, бывает в том, что они, не довольствуясь задачами чисто художественного разложения и воплощения, стремятся еще изо всех сил убедить зрителя в том, что ужасное - ужасно, нагромождают доказательства этого общего места и таким образом в конечном итоге вместо идеала прекрасного служат идеалу отвратительного.

    Суриков был спасен от этой ошибки опытом своих детских лет. i слишком хорошо и слишком близко знал весь ужас смертной казни, чтобы ему могла прийти в голову мысль о необходимости его называть и подчеркивать. С другой же стороны, он знал то, что знают только те, кто лично переживали этот ужас: что в нем есть свое "трагическое очищение", что мужество на эшафоте претворяет ужас в "восторг".

    "Когда я "Стрельцв" писал, - рассказывал он мне, - я каждую ночь во сне казни видел. Ужаснейшие сны. Кровью кругом пахнет.

    Боялся я ночей. Проснешься - и обрадуешься. Посмотришь на картину: слава богу, никакого этого ужаса в ней нет. Все была у меня мысль, чтобы зрителя не потревожить. Чтобы спокойствие было во всем. Все боялся, не пробужу ли я в нем неприятного чувства. Я сам-то свят, а вот другие... У меня на картине крови не изображено, и казнь еще не началась. А ведь это все - и кровь, и казни - все в себе переживал.

    "Утро стрелецких казней" - хорошо их кто-то назвал. Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казнь.

    Однажды мне довелось присутствовать на репетициях в студии Художественного театра. Режиссер проходил с молодым артистом, изображавшим неврастенического юноша, драматический монолог, который заключался исступленным нервным криком. Много репетиций было употреблено на то, чтобы этот финальный крик довести до его высшего пароксизма. А тогда, когда крик стал для исполнителя совершенно неизбежен, режиссер сказал ему: "А теперь, дойдя до этого места, превозмогите себя и сделайте паузу. Молчите там, где должен был быть крик".

    Этот конкретный пример говорит о том, чем должно быть истинно художественное творчество.

    Все, что в дуе художника звучит, как вопль, в произведении искусства должно выражаться молчанием. Только тогда этот преодоленный крик, потрясая душу зрителя, претворит ужас в восторг, как и молчание преступника на эшафоте под плетьми. В этом таинство трагического очищения духа, в этом тайна творческого преображения реальной жизни.

    "Эшафот, стоявший рядом с училищем" в детстве Сурикова, научил его тем сокровенным законам творчества, знание которых не могли ему дать ни Академия, ни современная ему эстетика.

    Любопытен и поучителен один эпизод, относящийся к работе над "Стрельцами", характеризующий другого мастера русской живописи, сорвавшегося именно на изображении ужасного.

    "Помню, я "Стрельцов" уже кончил почти, - рассказывал мне Суриков, - приезжает Илья Ефимович Репин посмотреть, говорит:

    - Что же это у вас ни одного казненного нет? Вы бы хоть здесь на виселице, на правом плане поместили бы...

    Как он уехал, мне и захотелось попробовать. Я знал, что нельзя. А хотел знать, что получилось бы. Я и пририсовал мелом фигуру стрельца повешенного.. А тут как раз нянька в комнату вошла - как увидела, так без чувств и грохнулаьс. Еще в тот день Павел Михайлович Третьяков заехал:

    - Что вы - картину всю испортить хотите?

    - Да чтоб я, - говорю, - так свою душу продал...

    Да разве же так можно? Вон у Репина на "Иоанне Грозном" сгусток крови - черный, липкий... Разве это так бывает? Она ведь широкой струей течет - и светлой. Это только через час она так застыть может._Ведь это он только для страху".

    Наравне с вопросом о изображении ужасного Сурикову в этой же картине предстояло разрешить для себя вопрос об исторической и археологической документации. И дух пройденной школы и эстетика эпохи, конечно, неволили его справляться и с "Diarium"* Кобра и отыскивать портреты Петра времен заграничного путешествия, но инстинкт художестврнного ясновидения приводил его к старым камням, намагниченным историей, и к тем явлениям и предметам бытового уклада народа, которые являютсф "постоянными величинами" его истории.



    * "Дневником" (лат.)



    "Когда я этюд с Василия Блаженного писал, он мне все кровавым казался... И телеги еще все рисовал - для телег-то, в которых стрельцов привезли. Петр-то ведь тут, между ними ходил. Один из стрельцов ему у плахи сказал: "Отодвинься-ка, царь, здесь мое место". Я все народ себе представлял, как он волнуется, "подобно шуму вод многих".

    Очень я любил все деревянные принадлежности рисовать: дуги, оглобли, колеса, как что с чем связано. Все по рынкам их искал. Пишешь и думаешь, что это самое важное во всей картине. На колесах-то грязь. Раньше-то Москва была немощеная - грязь черная кое-где прилипнет, а рядом серебром блестит чистое железо. Когда я телегу видел, я каждому колесу готов был в ноги поклониться. А в дровнях-то какая красота - в копылках, в вязах, в саноотводах... А в изгибах полозьев - как они колышатся и блестят, точно кованые. Я, бывало, мальчиком еще, переверну санки и рассматриваю, как это полозья блестят, какие извивы у них. Ведь русские дровни воспеть нужно... И среди всех драм, что я писал, я эти детали любил. И никогда не было желания потрясти".







    VIII. "МЕНШИКОВ"



    В 1878 году Суриков женился. Жена его была внучка декабриста Свистунова по матери и француженка по отцу.

    "Утро стрелецких казней" было начато после Женитьбы, закончено и выставлено в 1881 году. Передвижная выставка была открыта 1 марта. Появление картины совпало с новым трагическим узлом, обозначившим развитие борьбы центробежных и центростремительных сил русской истории.

    Если художественная критика и не оценила ее сразу во всем объеме, то во мнении публики и художников она сразу выдвинула Сурикова в ряды самых замечательных русских художников. Это окрыляло работу.

    Замыслов было много, и вопрос был только в том, какой преодолеет.

    "Боярыня Морозова" была задумана уже в то время. Мелькаба идея неосуществленной картины "Ксения Годунова".

    О первой идее этого замысла "Меншиков" Суриков рассказывал мне так: "В восемьдесят первом году, летом, поехал я жить в деревню под Москвой - в Перерву. Жили в избшке нищенской. Жена с детьми. В избушке темно и тесно. И выйти нельзя - все лето дождь.

    Здесь вот мне все и думалось: кто же это так вот в низкой избе сидел? Поехал я раз в Москву за холстами. Иду по Красной площади. И вдруг... Меншиков! Сразу всю картину увидал. Весь узел композиции. Только не знал еще, как княжну посажу... Я и о покупках забыл, сейчас кинулся назад в Перерву".

    В этом случае еще более обназенно, чем в замысле "Стрельцов", возникших от эффекта зажженной днем свечи на фоне белой рубахи, выразился художественный, чиссто живописный, нелитературный подход Сурикова к историческим темам.

    В противоположность обычным приемам и исканиям способов выражения, подходящих к намеченной теме, свойственным всем рядовым художникам, Суриков шел обратным путем: для прочувствованного и глубоко осознанного эффекта он искал подходящей исторической темы.

    Точно так же поэт для зазвучавшего внутри размера, для зачаровавшей его рифмы ищет подобающей глубокой мысли. В этом смысл слов "рифма рождает мысль".

    Конечно, найденная этим путем мысль никогда не бывает случайна; она вытекает из всего подсознательного опыта поэта и представляет всегда гораздо более полное, глубокое и неожиданное выражение его личности, чем любая из осознанных им и потому неизбежно плоских и захватанных чужими пальцами идей. Это прямое обращение к своему подсознательному, в котором скоплены все материалыы, уже готовые для творческого претворения и воплощения. Упомянутые уже слова Анатоля Франса о том, что "для того, чтобы написать исторический роман, мсло изучить эпоху, надо успеть забыть ее", говорят о том же. Забвение - окончательоое усвоение знания. Мы помним то лишь, что не вполне нами усвоено, что не переварено еще до конца желудком нашего мозга. А материалом для творчества может быть тллько то, что усвоено всецело, что стало частью нас самих.

    Поэтому мысль, найденная для рифмы, исторический сюжет - для живописного эффекта, несравненно менее случайны для творчества художника, чем любой план работ, сознательно установленных и разработанный.

    Исторические темы, найденные Суриковым таким путем, совершенно не случайны. Для темы "Стрелецких казней", как мы видели, он был подготовлен всей историей своего рода и впечатлениями детства. Она стала перед ним с неизбежностью при первом же соприкосновении с камнями Красной площади. Это была тема, выношенная в его крови.

    "Меншиков в ссылке" была тема субъективная, чпсто личная.

    Вольному казаку Сурикову, которого судьба приневолила быть великим художником, разумеется, было тесно и душно в узкой городской жизни Академии, и первые годы борьбы за самостоятельность и за право собственного искусства принимались как необходимая дисциплина. Но когда началась личная жизнь, явилась собственная семья и жизнь повернулась требовательным ликом материальных забот, то утрата первобытной казацкой свободы, овеявшей детство в Сибири, ощутилась во всей полноте. Творческий вопрос был поставлен: "Кому же это было так же тесно, как мне?"

    В первом дошедшем до нас этюде Меншикова нет фигуры самого Меншикова. Есть этюд темной, невысокой избы, в которую свет сочится сквозь небольшое оконце. Две сидящие в полутьме не имеют никакого отношения к картине. Нет орла, есть только клетка, приготовленная для него, так как не орел вызвал в художнике идею клетки, а клетка - идею орла. Клетка эта - не тюрьма, а простая изба. Нет пафоса темницы, а просто тесно и скучно, и время тянется долго.

    Остановившись на личности Меншикова, Сурикоов попытался документироваться:
    Страница 7 из 15 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 15]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.