Вяземский Петр Андреевич
Старая записная книжка Часть первая
Много скучных людей в обществе, но вопрошатели для меня всех
скучнее. Эти жалкие люди, не имея довольно ума, чтобы говорить приятно о
разных предметах, но в то же время не желая прослыть и немыми, дождят
поминутно вопросами кстати или некстати сделанными, о том ни слова. Не
можно ли их сравнить с будочниками, которые ночью спрашивают у всякого
прохожего: кто идет? Единственно для того, чтобы показать, что они тут.
Вольтер, встретясь однажды с известным охотником до пустых вопросов, сказал
ему: очень рад, что имею удовольствие вас видеть; но сказываю вам наперед,
что ничего не знаю.
**
- Не понимаю, - сказала недавно Селимена, с которой разговаривали о
петербуршских актерах, игравших на Московском театре, - как здешняя
публика могла осыпать рукоплесканиями А...?
- Что же находите в этом удивительного? - отвечал ей Оргон, -
всякий готов ласкать и обезьяну любимой женщины. Известно, что А... - муж
славной Филисы.
***
Один остроумный мизантроп, пишет Шанфор, рассуждая о развращении
людей, сказал: Бог послал бы нам и второй потоп, когда бы увидел пользу от
первого.
***
- Видели ли вы французсского короля? - спросил однвжды Фридрих у
д'Аламбера.
- Видел, ваше величество, - отвечал философ.
- Что же он вам сказал?
- Он со мной не говорил.
- С кем же он говорит? - спросил король с досадой.
***
N. смертный сын бессмертной Клио, то есть историк, и, надобно
прибавить, русский историк, находился однажды в обществе, в котором
рассуждали о Вольтере; всякий своим образом хвалил сего великого писателя.
N. спорил со всеми, наконец сказал: согласен, государи мои: Вольтер
писал изрядно; верьте однако, что я никогда не простил бы себе, если бы мог
усомниться, что напишу что-нибудь хуже него.
Ч то же написал г. N? Бредни о русской истории. Вероятно, что книга
Иоанна Масона о познании самого себя была ему неизвестна.
***
Галкин, добрый, но весьма простой человек, желает прослыть приятным
хозяином - и для того самым странным образом угощает гостей своих.
Например, не умея с ними разговаривать, он наблюдает за каждым их
движением: примечает ли, что один из присутствующих желал бы кашлянуть,
но не смеет, опасаясь помешать поющей тут даме, - и тотчас начинает, хотя и
принужденно, кашлять громко и долго, дабы подать собой пример; видит ли,
что некто, уронив шляпу, очень от того покраснел, и тотчас сам роняет стол;
потом подходит с торжественным видом к тому человеку, для которого испугал
все общество стукотней, и говорит ему: видите ли, что со мной случилась еще
бгльшая беда?
Но часто он ошибается в своих наблюдениях. Например, вчерашний
вечер, когда мы все сидели в кружке, он вздумал, не знаю почему, что мне
хочется встать, и тут же отодвинул стул свой; но, видя, что я не встаю, садился
и вставал по крайней мере двадцать раз, и все понапрасну.
И я нынче услышаал от одного моего приятеля, что он, говоря обо мне,
сказал: он добрый малый, но, сказать между нами, уж слишком скромен и
стыдлив.
***
Иные любят книги, но не любят авторов - неудивительно: тот, кто
любит мед, не всегда любит и пчел.
***
Панкратий Сумароков, удачный подражатель Богдановича в
карикатурных изображениях, коренной принадлежности русского ума. Где
француз улыбнется, русский захохочет. Французская эпиграмма хороша, когда
задевает стрелою. Русская, когда хватит дубиною или ударит топором.
Французские глаза любят цвета нежные, но с красивостью переливающиеся;
русские радуются краскам хотя и грубым, но ярким. Посмотрите на наши
комедии: тут уму нечего догадываться, зрителю дополнять. Все нр в бровь, а в
самый глаз; все так глаза и колет; все высказано, выпечатано и перепечатано. Тоо
же можно скпзать и о комическом духе немцев, англичан, испанцев, с той
только разницей, что у нас один истинный комик, Фон-Визин, и то в одной
комедии, а у тех существует театр народный.
Покойный Жолковский, лучший комический актер Варшавского театра,
на обвинение, делаемое ему, что он иногда слишком плотно шутит, отвечал:
"Вы живописцы образованные, не знаете ремесла театральных маляров; я
зрителей своих знаю. Мои декорации, слишком грубо писанные для вас,
глядящих на них вблизи или сквозь искусственное стекло, издали только что в
пору для них". Многие из читателей наших также читают издали. Излишние
утонченности ускользают от них. Они не любят бледной, воздушной красоты ни
в телесном, ни в духовном: давай им красоту дородную, кровь с молоком.
***
Я уверен, что злые поклонники солнца радуются пасмурному дню. При
таком свидетеле и судье мудрено пуститься на худое дело. Солнце для них то
же, что деревянные головы, вставленные в потолок в Краковском судилище,
которые, как рассказывает предание, взывали к царю: "Будь справедлив!"
Хорошо и каждому из нас завести бы у себя хотя по одной такой голоые. "На то
есть совесть", скажете вы. Конечно, тем более что у многих она одеревенела не
хуже деревянной бакши.
***
Мало иметь хорошее ружье, порох и свинец; нужно еще уметь стрелять и
метко попадать в цель. Мало автору иметь ум, сведения и охоту писать; нужно
еще искусство писать. Писатель без слога - стрелок, не попадающий в цель.
Сколько умных людей, которых ум притупляется о перо. У иного зуб остер на
словах; на бумаге он беззубый. Иной в разговоре уносит вас в поток живости
своей; тот же на бумаге за душу вас тянет. Шаховский, когда хочет вас укусить,
только что замуслит.
***
Слова - условленные знаки мыслей. Иные имеют в глазах наших цену
сущестяенную, весовую и утвержденную временем и употреблением; другие
вводятся в язык насильственно, и цена их условная. Государство не имеет
довольно звонкой монеты; оно прибегает к ассигнациям. Язык не имеет
довольно коренных слов; он прибегает к словам составным или относительным.
Для монет есть монетный двор, для слов есть Академия; но она не выбивает
новых слов, а только свидетельствует и клеймит старые. Академия - пробная
палатка, но рудники - писатели.
Когдп годится ассигнация? Тогда, как пустившие ее в ход за нее
отврчают и силой, или доверкнностью, или другими средствами убеждают
других почитать ее тем, чем он ее выдает. Или возьмем в пример марки
клубные, или городских касс, употребляемые в иных клубах и горрдах: вне
общества, вне города они не имеют никакой цены, но в известном круге эти
марки почитаются настоящими представительными знаками денег и наравне с
ними в ходу. Отчего же бы по эрому примеру нельзя новому поколению
дополнить неимущество своего языка условленными звуками,
преобразовавшимися в слова, долженствующие также, в свою очередь,
образовать глазам и ушам понятия, еще не имеющие выражения на языке?
В финансовых производствах скудость в представительных знаках, в
соразмерности с потребностью, вознанраждается удвоением, утроением
знаменования представителя: то есть рубль делается рублями, и так далее. В
языке этого делать нельзя, или по крайней мере не должно. Слово, имеющее
два, три значения, не годится ни на одно значение. Как же помочь?
Иностранных слшв брать не велят: от сего займа терпит народная спесь.
Заметим, однако же, мимоходом, что голландские червонцы у нас в ходу:
кажется, было бы и слово чистого золота, то брезговать не к чему. Хуже
отказываться от выражения понятий нам сродных потому только, что они не
приходили в голову нашим предкам и чужды были их веку.
Как этимологи ни мучься над родословием слов - но все многие слова
- звуки, выраженные наудачу, подкидыши на распутии ума человеческого,
которые после того сделались приемышами, а там уже усыновлены и узаконены
порядком. Зачем же нам оставаться бездетными? Мы боимся подставочным
поколением оскорбить наследственные права старших братьев, которые, если
разбирать строго, может быть, окажутся еще их беззаконнее. В дипломатике
употребляют же цифры произвольные, не заботясь о том, что никакая
грамматика, никакой Словарь Академический не дали знакам этим права
гражданства. Дело в том, чтобы понимать друг друга.
Какое же вывести заключение из всего сказанного? То, чтобы в случае
недостатка слов для выражения понятий, для наименования вещей, нам равно
необходимых, равно свойственных, решились бы хотя на каком-нибудь съезде
писателей выбить из известных слов и звуков новые слова и без околичностей
внести их в общий словарь русского языка.
Признаюсь, выведенное заключение несколько напугать может и не
робкую душу самого отчаянного неолога! Но как же помочь в беде? Впрочем,
обращаюсь к своему эпиграфу и укрываюсь в его засаде: "Кидаю мысли свои на
бумагу, и справляйся они, как умеют".
***
Я нашел у старика Сумарокова прекрасное слово: заблужденники,
которое тщетно после того искал и в Словаре Академическом, и в других
писателях. Подобные прилагательно-существительные - совершенная находка:
у нас в них недостаток, а они выразительны и полновесны.
***
"Витийство лишнее природе злейший враг", сказал в ответ на оду
Майкова тот же Сумароков, у коего вырыва
Страница 1 из 105
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 1 ]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 105]