Петр Вяземский Старая записная книжка Страница 13

с

балует какое-то счастье. Провидение смотрит за детьми и за пьяными, и за

русскими, прибавить должно.



Вероятно, показания купцов были бы неверны, ибо недоверчивость к

правительству есиь вывеска нашего политического быта, но все от большей

гласности и большего Европеизма в формах, были бы какие-нибудь средства

получить понятие о действиях ярмарки и основать на том свои соображения,

выгодные не для одного любопытства, но и для самой общественной пользы.



Теперь и самые купцы и правительство не имеют положительного познания о

действиях и средставх ярмарки. Здесь каждый знает о себе, как в сражении

офицер о действиях своей команды, но нет главнокомандующего, известного о

действии целого, и нет политика, основывающего свои планы на последствии

действий. Ярмарка не представляет никаких или весьма мало увеселений,

приманок для любопытства праздношатающихся. Новое доказательство, что

главный характер ее - европейский и образованный. Приезжие иностранные

купцы здесь как бы случайно, и нет сомнения, что они со временем перестанут

ездить, а для наших бородачей прихоти общежития не нужны. Я уверен, что

ярмарка в Макарьеве была своеобразнее и живописнее. Здесь хотели китайскую

картину вместить в европейскую раму, азиатский кинжал в европейскую

оправу, и нет единства. Торговля здешней ярмарки дома в балаганах. В лавках

она в гостях и ей неловко. Зябловский в Новейшем землеописании Российской

Империи (второе издание, 1818) говорит: что "количество привозимого на сие

годовое торжище товаров простирается ежегодно до 5 миллионов рублей".

Ошибка ли это от незнания или не позволено правительством было сказать

истину?



9 августа мы поехали с прокурором. Теперешняя городская тюрьма

деревянная и ветхая. Затворников около ста. Пересылочных далее не тут

содержат. Нашли тут мальчика лет 12-ти. Он учился в семинарии, узнал, что у

одного знакомого крестьянина, отъезжающего в деревню, есть деньги, рублей

30, уговорил его отвезти с собою к отцу своему, дорогою напоил его на свои

деньги, и как тот крестьянин заснул крепким сном, два раза ударил его топором

по голове, шапка спасла крестьянина от смерти.



Помещение дурное. Новвй тюремный замок каменный еще не достроен.

Ассигновано на него 218000, но, кажется, еще потребно будет около ста тысяч.

Должно, и половины не стоит. Строят его исподволь, уже третий год. Из

комнат, назначенных для смотрителя, вид на город хорош. Отделения нижние,

назначенные для важных преступников, будут, без сомнения, сыры и темны.

Все делается иж одного тщеславия и для одной наружности. Об истинно пользе

и помина нет.



Оттуда полями поехали в Девичий монастырь. Город на правой раке.

Виды на него хороши. Нижний, который на высокой горе, с дороги казался в

дрлине. Девичий монастырь красив, опрятен, большая церковь еще не

достроена. В ограде дорожки посыпаны песком, цветники.



Дорофея Михайловна Новикова, игуменья - приветливая, умная;

говорят, красноречивая. Сказывают, что она переделала на русский лад историю

Элоизы. Взаимная любовь связывала ее с пензенским дворянином. Согласились

они поступить в монашеское звание. Долго уже после того она сделалась

игуменьею, а он - архимандритом Израилем. Все у нее в монастыре делалось

по его советам. Он живал у них, - но под конец разорились они.



Из монастыря поехали на место Гребешек. Вид чудесный в три стороны.

Гостиный двор ярморочный как на блюдечке, но и мал, как сахарный. На горе

часовня Алексея митрополита. Повыше монастырь, им заложенный. Алексей,

недовольный первым приемом жителей, сказал, что здесь горы каменные, а

сердца железные. Не понимаю, как избы ветхие торчат по горе и как не сносит

их весною. Здесь гипербола Пушкина: "Домишка, как тростник, от ветра

колыхаш", становится правдоподобной.



Кирпичи, которых тысяча продавалась по 10 рублей до строения

гостиного двора, взошли до 20 экономическими мерами Бетанкура. Вольные

кирпичники последовали казенной цене.



***



Дорога от Москвы в Пензу: 696 верст (по подорожной 695), по 5 копеек,

киоме первой станции. Издержано всего дорогою 146 рублей. От Пензы в

Мещнрское 85 верст, на Елань. Скрыпицыно. Проезжаешь исение трех

Бекетовых. У Аполлона дом каменный с аркою на дороге, которая кошда-нибудь

сядет на голову проезжающего.



Выехал я из Москвы 12-го числа (декабря, 1827), в семь часов вечера. В

полдень на другой день был во Владимире, ночью в Муроме, на другое утро

поехал я на Выксу к Шепелеву, верст тридцать от Мурома. Едешь Окою. От

него ночью вывезли меня на вторую станцию от Мурома.



В Арзамасе видел я общину. Церковь прекрасная. Позолота работы

затворниц - искусные золотошвейки. Около пятисот затворниц. Община

учреждена во время упразднения многих монастырей. Кажется, в доме

господствуют большой порядок, чистота. Настоятельница - женщина - или

девица пожилая, умная, хорошо говорит по-русски, из Костромы, купеческого

звания. Тут живала юродивая дворянка, которая пользовалась большою

известностью, прррочествовала и, говорят, часто сквернословила. В ее келье,

после ее смерти, читается неугасимый Псалтырь, стоит плащаница с

деревянными или картонными статуями. Монастырь не имеет никаких

определенных доходов. Заведение благодетельное и было бы еще

благодетельнее, если при святом нажначении его было бы и мирское

просвещение. Например, школа для бедных детей, больница для бедных и тому

подобное. В Арзамасе есть школа живописи, заведенная

дворянином-академиком. Картины этой школы развешаны и продаются в

трактире. Все это зародыши образованности. Просвещение выживает дичь. Не

доезжая Пензы от станции в деревне графини Лаваль знаменитшй - Рузаевка

поэта Струйского. После него остались вдова и два сына, живущие в околотке.

От станции в 15-ти верстах в другой деревне Лаваль застрелился молодой

Лаваль. Дорогою деревня Полуектова, кажется, Шатки.



В Пензу приехал я в 10 часов вечера 16-го. В Мещерское 17-го после

обеда. Во Владимире, Венедиктов, председатель палаты, бывал в чужих краях.

Мещерские соседи: Миленин, Свиридов (муж слепой, жена усастая, сын ни

рыбс, ни мясо, жена его - хорошее белое мясо), Таушев, Гистилины, Сольден,

бывшая Мерлина, бывшая Есипова. У Миленина какой-то восточный уроженец,

о котором говорит Броневский в Записках морского офицера. Был в плену и в

плену геройствовал. По словам его, в рассказе Броневского о нем есть правда и

неправда! Сердобский уезд полон еще молвою и преданиями о житье-бытье

Куракина Александра Борисовича в сале его Надежине во время опалы. Река

Хопер. Губернаторство Сперанского в Пензе не оставило в Пензе никаких

прочных следов. оДказательство, что в нем нет благонамерпнности и

патриотической совсети. Он оставил по себе одну память человека

общежительного. Сомов, вице-губернатор Саратовский, пользуется репутацией

честного и бескотыстного чеоовека. Теперь вышел в отставку. Белорукова,

пензепская дворянка, засекла девочку 8-ми лет. Исполнительницею приказания

ее была няня, которая после заперла несчастную в холодном месте, где она и

умерла. Сын Струйского, сосланный в Сибирь также за жестокосердие.

Степанов, сердобский предводитель. Дочь довольно милая.



Мы выехали 5-го января из Мещерского в Пензу в восьмом часу утра.

Погода казалась тихая и тепьая, мы думали, что часов в пять после обеда будем

в городе. Вместо того настал мороз ужасный, вьюга ледяная, и в пятом часу

приехали мы только в Елань. Кучера и люди перемерзли, форейтор отморозил

себе нос и колено. Видя это, еланские ямщики нас никак везти далее не хотели

до утра, несмотря на просьбы, увещания, обещания дать двойные прогоны;

должны мы были решиться провести на месте часть дня и ночь. Мороз был

красноречивее нас и денег.



На беду нашу попали мы на сочельнмк. Печь была худо натоплена и

ничего в печи не было, а мы, полагая, что будем несколько часов в езде, не

вэяли с собою запаса. Вот что значит ездить по степяп. Здешние жители,

пускаясь и на малую дорогу, берут с собою не только провиант, но и дрова н

всякий сьучай. Зпстигнет их ночь и метель, они приютятся к стогу сена,

разложат огонь и бивакируют. Мы были взяты врасплох, как Наполеон русскою

зимою.



Проведши около 15-ти часов в избе холодной, но дымной, в сообществе

телят, куриц (не говоря уже о мелкопоместных тараканах), родильницы,

лежащей на печи с трехдневным младенцем, пустились мы на другое утро в

Пензу. Мороз не слабел, но погода была тише. В девятом или десятом часу

приехали в Пензу, остановились на въезде города у Сушковой. Я отправился в

собор. Теплая церковь, темная как пещера. Верхняя, летняя, говорят, хороша.

Оттуда на Иордань.



Архиерей Ириней. Отец его серб, мать - молдаванка. Воспитан был в

Киеве. Прекрасной наружности и что-то восточное: в черных глазах и волосах, в

белых зубах и в самых ухватках. Выговором и самыми выражениями напомнил

он мне Василия Федоровича Тимковского, с которым он учился и коротко

знаком. Он был в Яссах и в Кишиневе. Скоро вышел в архиереи. Обращения

приятного. В разговоре преадвал проклятию Вальтера Скотта, в особенности за

роман Крестовые походы.



Вечером было собрание немноголюдное. Зала довольно велика и хороша.

Загоскина вдова - сестра Васильковской; Всеволожская, урожденная Клушина,

- племянница автора (Умовение ног); муж ее - сын Всеволожской-Огаревой.

Очкина, ж
Страница 13 из 52 Следующая страница