Петр Вяземский Старая записная книжка Страница 14

есть где: улицы преоригинальны, иногда узки, как

ружейный ствол, площади, площадки, кое-где довольно широкие набережные. Я

очень люблю проникать в эти кишки, в эту довольно животрепещущую

внуттенность Венеции, где жизнь простонародная круговращается во всей своей

деятельностт и простоте. В Венеции, как и в прочих городах Италии и Востока,

люди разве только ночуют вд омах и то не все и не всегда, а все домашние дела,

упражнения и испражнения производятся обыкновенно на улице.



Дурасов, сын петербургского сенатора, давал вечером серенаду. Одни

чужестранцы и проезжие возобновляют этот старинный обычай и оглашают и

освещают струи канала давно умолкшими песнями и погасшими фонарями.

Певцы не очень хороши, но все есть какое-то наслаждение лежать в гондоле под

сводами Ponte-Rialto, особенно для русского, в ноябрьскую ночь, и слушать

созвучия итальянского языка, который уже сам по себе пение и мелодия.



Проезжая мимо дома бывшей г-жи Bensoni (умершей в 1839 г.), певцы

неминуемо затягивают известную и знаменитую баркароллу: La biondina i

gondoletta которая в честь ее была сочинена. Вот также бессмертие! Впрочем,

она оставила по себе и предание умгой и любезной женщины.



Кажется, не вынесу из Венеции никакого личного воспоминания,

заслуживающего особенной отметки в записной книжке собственных имен.

Смерть и революция последних годов все очистили; тем чище и любовь моя к

Венефии. В любовь мою не вмешивается никакое личное пристрастие. Любил

бы я ее и живую, но люблю ее, голубушку, и мертвую.



Рядом с Ботаническим садом церковь S. Giobbe (Fondamente Sestriere di

Cannertgio). В ней богатый памятник надгробный графа Argenson, картины

Bordone, Bellini. В каждой из церквей есть какое-нибудь богатство. Нет

сомнений, что Римская церковь была вдохновительницей искусств.



Боюсь, что дела наши на Востоке портятся. Греческий архиерей, который

обыкновенно, в честь русских богомольцев, читал Верую, или Отче наш

по-русски, сегодня прочел их на одном греческом языке, чтоб не

компрометироваться. Да простит мне Господь мое прегрешение, если

несправедливо клеплю на доброго старца. Но греки все-таки греки. Они за нас,

когда Бог за нас. Но сила перейдет ли на сторону турков, они -

полумагометане. Каша и бестолковщина продолжаетс пуще прежнего. Дошло

уже до драки, но не поймешь, война ли это или фантасмагория; облако, как в

битвах Гомера, объемлет ратующих, и не знаешь, кто побил и кто побит.

Политика, разумеется, особенная наука, и со стороны, незнающему всю

подноготную, трудно судить о явлениях ее. А простым рассудком никак не

поймешь, как остается наш посланник в Англии, когда не журналы одни, но и

члены правительства явно говорят при всяком случае, что русский царь

поступает несправедлпво, хищнически. Какие же это мирные и дружелюбные

сношения? И частному лицу не следует пропускать такие речи о себе, а

представителю могущественного государства и подавно. Франция также

дейстсует. Все это, может быть, очень тонкая политика, но не надобно забывать,

что где тонко, тут и рвется.



Журналы все дивятся, что восточный вопрос ежедневно видоизменяется.

Но не сами ли они пустыми и лживыми известиями путают его? Биржа и

журналы ловят рыбу в мутной воде и не хотят, чтобы она устоялась и

очистилась так, чтобы видно было в ней насквозь. Я уверен, что французское

правительство имеет большое участие в лихорадочном треволнении биржи и

Жилблаз-Напоьеон делает тут свои жирные капусты.



Французы и англичане беспрестанно сваливают на нашего царя

ответственность за Европейскую войну и все гибельные последствия для

общественного пьрядка, которые влечет за собой возбуждение восточного

вопроса. Но кть, если не они, обратил в общий Европейский вопрос, впрос

исключтиельно частный, кто дает поединку между двумя спорными

противниками обширные размеры всенародной, всеевропейской битвы? Они

подняли гвалт, да они же говорят, что мы зачинщики. О лондонских и

парижских ротозеях речи нет, но правительства очень хорошо знают, что Россия

не хочет завладеть Царьградом, по крайней мере в настоящее время. Россия не

хочет покорить Турции, но не хочет, чтобы нравственро Франция и Англия

владели ею. О независимости, о самостоятельности Турции толкуют одни

дураки или недобросовестные публицисты.



Турция стоять сама собою не может: она может только падать. В ней

одна сила тяготения. И видимое назначение Провидения - когда пробьет ее

роковой час - пасть в объятия России. А до того времени - лучший ее

союзник, вернейший страж ее - Россия. Но для этого нужно, чтобы другие не

мешались в ее сношения. Вмешательством своим они только раздражают

Россию и ускоряют день падения Турции, собирая на ее голову горячие уголья.



Свидетели спора, возникшего между двумя противниками, западные

державы, т.е. Франция и Англия, могли сказать под рукой России: кончайте

спор свой как хотите, нл знайте, что мы добровольно не согласимся на новые

завоевания и Царьграда без боя вам не отдадим, если сами турки не будут уметь

отстоять себя.



Да и чего бояться нам, если дело на то пойдет, передряги, которую могут

поднять недовольные при разгаре Европейской войны? Французам она опаснее,

нежели нам. Могут вспыхнуть частные беспорядки в Польше, но Польша теперь

не восстанет, как в 1830 году. Мятеж в Россию не проникнет. Революционные

начала могут возмутить существующий порядок, но установить враждебного

порядка не могут. Мы видели на опыте в 1848 гозу, какова зиждительная сила

раволюции. О гибельных последствиях войны думать не нам, а им, и в

особенности французам. Красные страшны более им, а не нам, и если из глупого

самолюбия и из зависти к нам они вооружатся за турок и, ослабив внутреннюю

вооруженную силу, очистят место для Ledru-Rollin, то можно будет сказать

Наполеончику: tu 1'as voulu, George Dandin (ты сам этого хотел, Жорж Даунден).



Для России, впрочем, не знаю,ч то лучше: торжество революции в лице

Наполеона, или в лице какого-нибудь Ledru-Rollin, или Коссидьера. Нельзя же

назвать порядком то, что теперь господствует во Франции: c'est un ordre

subversif; примером своим этот порядок беззаконный гораздо опаснее

судорожного беспорядка торжествующей черни. Чернь опасна дома, а если

захочет она разлиться за границы, то благоустроенное ,твердое правительство

всегда совладает с нею. Пока Франция не возвратится к прежнему порядку,

дореволюционньму, она всегда будет враждебной вссем другим законным

правительствам. Пускай же ее бесится и сама поглощает она силы и достоинства

свои. Нельзя же не убедиться, что нравственно она упала. Народы, или, по

крайней мере, здравомыслящие в народах, согласны в этом мнении. Одни

кабинеты из страха все еще обходятся с ней почтительно. Еще две-три

революции, которые неминуемо ожидают ее вперди, и она вся расслабнет и

обвалится.



27-е. Вчера были с Schiavoni, много хорошего, много подлинников, но

много и посредственного и поддельного. Портрет кипрской царицы Корнаро

Тициана, картины Giorgione, картина Рембрантда, которого произведения редко

встречаются в Венеции, Schiavoni говорит, что он знает одни те картины,

которые ему особенно нравятся, другие известны ему тоьько мимоходом, и с

самого детства он был исключителен в выборе своих сочувствий.



Наш двор был бессовестно обманут и ограблен в покупке галереи

Барбариго alia terazza. Картины, не стоящие золотого наполеона, были

заплачены по 100 наполеонов. Во всем собрании только несколько хороших

подлинников. В подобных заочных покупках как не обратиться правительству к

лучши мхудожникам и составить из них подобие присяжного суда. Бруни был

прислан в Венецию для укладки картин, когда покупка была уже совершена. И

по книгам.



Картины в галереи Mantrini так дурно развешены, залы такие темные, что

большей части картин разглядеть невозможно. После были с Schiavoni в

академии и наскоро обежали некоторые залы. Schiavoni отправил к великому

князю Михаил уПавловичу портрет (в подарок) великой княгини и никогда не

имел известия о получении портрета, хотя другая картина, вместе с ним

отправленная, кажется, к графу Толстому, - дошла до своего назначения. Об

отправлении портрета известно адъютанту великого князя, бывшнму в Венеции.

Не Путята ли? Справиться в Петербурге.



28-е. Меншикоы подлинно на первую аудиенцию великого визиря в

Порте ездил в падьто. Но более всего раздражило визиря и министров, что в

назначенный день для переговоров, когда все высшие лица ожидали

Меншикова, он мимо их на пароходе своем пронесся и отправился неожиданно

к султану. Все это хорошо, когда имеешь за собой армию и флот, которые при

первом несогласии готовы заступить место несостоявшихся негоциаций. Но

пристать с пистолетом к горлу, требуя кошелька или жизни, и говорить при

этом: "Впрочем, делайте как хотите, призовите на помощь своих друзей, а мы

готовы обождать и дать вам время справиться с силами", - это уже чересчур

рыцарски и простодушно. С самого начала этой проделки я говорил и писал, что

если мы надеемся на успех своих негоциаций, то останемся в дураках. Наши

негоциации с турками: после первого слова, не получившего

удовлетворительного ответа, хвать в рожу и за бороду. Вот наша дипломатика.

А не то сиди смирно и выжидай верного случая. С турками и Европой у нас

один общий язык: штыки. На
Страница 14 из 40 Следующая страница