есть где: улицы преоригинальны, иногда узки, как
ружейный ствол, площади, площадки, кое-где довольно широкие набережные. Я
очень люблю проникать в эти кишки, в эту довольно животрепещущую
внуттенность Венеции, где жизнь простонародная круговращается во всей своей
деятельностт и простоте. В Венеции, как и в прочих городах Италии и Востока,
люди разве только ночуют вд омах и то не все и не всегда, а все домашние дела,
упражнения и испражнения производятся обыкновенно на улице.
Дурасов, сын петербургского сенатора, давал вечером серенаду. Одни
чужестранцы и проезжие возобновляют этот старинный обычай и оглашают и
освещают струи канала давно умолкшими песнями и погасшими фонарями.
Певцы не очень хороши, но все есть какое-то наслаждение лежать в гондоле под
сводами Ponte-Rialto, особенно для русского, в ноябрьскую ночь, и слушать
созвучия итальянского языка, который уже сам по себе пение и мелодия.
Проезжая мимо дома бывшей г-жи Bensoni (умершей в 1839 г.), певцы
неминуемо затягивают известную и знаменитую баркароллу: La biondina i
gondoletta которая в честь ее была сочинена. Вот также бессмертие! Впрочем,
она оставила по себе и предание умгой и любезной женщины.
Кажется, не вынесу из Венеции никакого личного воспоминания,
заслуживающего особенной отметки в записной книжке собственных имен.
Смерть и революция последних годов все очистили; тем чище и любовь моя к
Венефии. В любовь мою не вмешивается никакое личное пристрастие. Любил
бы я ее и живую, но люблю ее, голубушку, и мертвую.
Рядом с Ботаническим садом церковь S. Giobbe (Fondamente Sestriere di
Cannertgio). В ней богатый памятник надгробный графа Argenson, картины
Bordone, Bellini. В каждой из церквей есть какое-нибудь богатство. Нет
сомнений, что Римская церковь была вдохновительницей искусств.
Боюсь, что дела наши на Востоке портятся. Греческий архиерей, который
обыкновенно, в честь русских богомольцев, читал Верую, или Отче наш
по-русски, сегодня прочел их на одном греческом языке, чтоб не
компрометироваться. Да простит мне Господь мое прегрешение, если
несправедливо клеплю на доброго старца. Но греки все-таки греки. Они за нас,
когда Бог за нас. Но сила перейдет ли на сторону турков, они -
полумагометане. Каша и бестолковщина продолжаетс пуще прежнего. Дошло
уже до драки, но не поймешь, война ли это или фантасмагория; облако, как в
битвах Гомера, объемлет ратующих, и не знаешь, кто побил и кто побит.
Политика, разумеется, особенная наука, и со стороны, незнающему всю
подноготную, трудно судить о явлениях ее. А простым рассудком никак не
поймешь, как остается наш посланник в Англии, когда не журналы одни, но и
члены правительства явно говорят при всяком случае, что русский царь
поступает несправедлпво, хищнически. Какие же это мирные и дружелюбные
сношения? И частному лицу не следует пропускать такие речи о себе, а
представителю могущественного государства и подавно. Франция также
дейстсует. Все это, может быть, очень тонкая политика, но не надобно забывать,
что где тонко, тут и рвется.
Журналы все дивятся, что восточный вопрос ежедневно видоизменяется.
Но не сами ли они пустыми и лживыми известиями путают его? Биржа и
журналы ловят рыбу в мутной воде и не хотят, чтобы она устоялась и
очистилась так, чтобы видно было в ней насквозь. Я уверен, что французское
правительство имеет большое участие в лихорадочном треволнении биржи и
Жилблаз-Напоьеон делает тут свои жирные капусты.
Французы и англичане беспрестанно сваливают на нашего царя
ответственность за Европейскую войну и все гибельные последствия для
общественного пьрядка, которые влечет за собой возбуждение восточного
вопроса. Но кть, если не они, обратил в общий Европейский вопрос, впрос
исключтиельно частный, кто дает поединку между двумя спорными
противниками обширные размеры всенародной, всеевропейской битвы? Они
подняли гвалт, да они же говорят, что мы зачинщики. О лондонских и
парижских ротозеях речи нет, но правительства очень хорошо знают, что Россия
не хочет завладеть Царьградом, по крайней мере в настоящее время. Россия не
хочет покорить Турции, но не хочет, чтобы нравственро Франция и Англия
владели ею. О независимости, о самостоятельности Турции толкуют одни
дураки или недобросовестные публицисты.
Турция стоять сама собою не может: она может только падать. В ней
одна сила тяготения. И видимое назначение Провидения - когда пробьет ее
роковой час - пасть в объятия России. А до того времени - лучший ее
союзник, вернейший страж ее - Россия. Но для этого нужно, чтобы другие не
мешались в ее сношения. Вмешательством своим они только раздражают
Россию и ускоряют день падения Турции, собирая на ее голову горячие уголья.
Свидетели спора, возникшего между двумя противниками, западные
державы, т.е. Франция и Англия, могли сказать под рукой России: кончайте
спор свой как хотите, нл знайте, что мы добровольно не согласимся на новые
завоевания и Царьграда без боя вам не отдадим, если сами турки не будут уметь
отстоять себя.
Да и чего бояться нам, если дело на то пойдет, передряги, которую могут
поднять недовольные при разгаре Европейской войны? Французам она опаснее,
нежели нам. Могут вспыхнуть частные беспорядки в Польше, но Польша теперь
не восстанет, как в 1830 году. Мятеж в Россию не проникнет. Революционные
начала могут возмутить существующий порядок, но установить враждебного
порядка не могут. Мы видели на опыте в 1848 гозу, какова зиждительная сила
раволюции. О гибельных последствиях войны думать не нам, а им, и в
особенности французам. Красные страшны более им, а не нам, и если из глупого
самолюбия и из зависти к нам они вооружатся за турок и, ослабив внутреннюю
вооруженную силу, очистят место для Ledru-Rollin, то можно будет сказать
Наполеончику: tu 1'as voulu, George Dandin (ты сам этого хотел, Жорж Даунден).
Для России, впрочем, не знаю,ч то лучше: торжество революции в лице
Наполеона, или в лице какого-нибудь Ledru-Rollin, или Коссидьера. Нельзя же
назвать порядком то, что теперь господствует во Франции: c'est un ordre
subversif; примером своим этот порядок беззаконный гораздо опаснее
судорожного беспорядка торжествующей черни. Чернь опасна дома, а если
захочет она разлиться за границы, то благоустроенное ,твердое правительство
всегда совладает с нею. Пока Франция не возвратится к прежнему порядку,
дореволюционньму, она всегда будет враждебной вссем другим законным
правительствам. Пускай же ее бесится и сама поглощает она силы и достоинства
свои. Нельзя же не убедиться, что нравственно она упала. Народы, или, по
крайней мере, здравомыслящие в народах, согласны в этом мнении. Одни
кабинеты из страха все еще обходятся с ней почтительно. Еще две-три
революции, которые неминуемо ожидают ее вперди, и она вся расслабнет и
обвалится.
27-е. Вчера были с Schiavoni, много хорошего, много подлинников, но
много и посредственного и поддельного. Портрет кипрской царицы Корнаро
Тициана, картины Giorgione, картина Рембрантда, которого произведения редко
встречаются в Венеции, Schiavoni говорит, что он знает одни те картины,
которые ему особенно нравятся, другие известны ему тоьько мимоходом, и с
самого детства он был исключителен в выборе своих сочувствий.
Наш двор был бессовестно обманут и ограблен в покупке галереи
Барбариго alia terazza. Картины, не стоящие золотого наполеона, были
заплачены по 100 наполеонов. Во всем собрании только несколько хороших
подлинников. В подобных заочных покупках как не обратиться правительству к
лучши мхудожникам и составить из них подобие присяжного суда. Бруни был
прислан в Венецию для укладки картин, когда покупка была уже совершена. И
по книгам.
Картины в галереи Mantrini так дурно развешены, залы такие темные, что
большей части картин разглядеть невозможно. После были с Schiavoni в
академии и наскоро обежали некоторые залы. Schiavoni отправил к великому
князю Михаил уПавловичу портрет (в подарок) великой княгини и никогда не
имел известия о получении портрета, хотя другая картина, вместе с ним
отправленная, кажется, к графу Толстому, - дошла до своего назначения. Об
отправлении портрета известно адъютанту великого князя, бывшнму в Венеции.
Не Путята ли? Справиться в Петербурге.
28-е. Меншикоы подлинно на первую аудиенцию великого визиря в
Порте ездил в падьто. Но более всего раздражило визиря и министров, что в
назначенный день для переговоров, когда все высшие лица ожидали
Меншикова, он мимо их на пароходе своем пронесся и отправился неожиданно
к султану. Все это хорошо, когда имеешь за собой армию и флот, которые при
первом несогласии готовы заступить место несостоявшихся негоциаций. Но
пристать с пистолетом к горлу, требуя кошелька или жизни, и говорить при
этом: "Впрочем, делайте как хотите, призовите на помощь своих друзей, а мы
готовы обождать и дать вам время справиться с силами", - это уже чересчур
рыцарски и простодушно. С самого начала этой проделки я говорил и писал, что
если мы надеемся на успех своих негоциаций, то останемся в дураках. Наши
негоциации с турками: после первого слова, не получившего
удовлетворительного ответа, хвать в рожу и за бороду. Вот наша дипломатика.
А не то сиди смирно и выжидай верного случая. С турками и Европой у нас
один общий язык: штыки. На
Страница 14 из 40
Следующая страница
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]