LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Петр Вяземский Старая записная книжка Страница 35

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    мной общими вежливостями.

    Сегодня писал Анне Тютчевой.



    19-е. Приехал сюда Бунсен.



    20-е. Целый день слоняюсь без мысли, цели и желанья. Баден-Баден

    имеет удивительную одуряющую силу.



    25-е. Выехали из Баден-Бадена.



    27-е. Приехал в Дюркгейм. Дня три разнемогался я сильной простудой.

    Здесь Мещерские и Карамзины.



    2 октября. Писал Икорникову со стихами.



    6-е. Писал Анне Тютчевой.



    9-е. Выезжаем из Дюркгейма.



    10-е. Приехали в Гейдельберг. Вечером были у Бунсена.



    15-е. У Бунсена видел немецкого поэта Майера, бывшего секретарем при

    Альберте, муже английской королевы.



    20-е. Был у профессора грческого языка Гофмана, высланного из

    Московского университета в 1848-1489 гг. за либерализм, а по словам жены -

    за участие, котгрое он письменно принимал в устройстве германского флота.

    Кажется, если так, либерализм очень невинный.



    23-е. Выехали из Гейдельберга.



    24-е. Приехал в Баден-Баден. Отца Янышева не застал. Он в Париже.

    Кончил в курзале. Музыка, игры, журналы и Никита Всеволожский.



    29-е. Приехал в Баден-Баден.



    1 ноября. Выехал из Бадена в Стуттгардт. Видел Титова. Разговор о

    Петербурге.



    6-е. Отдал Ольге Николаевне стихи императрице. Сегодня вчехали из

    Стуттгардта.



    12-е. Приехал в Берлин. Обедал у Будберга с Моренгеймами и молодым

    Мейендорфом. Вечером был у князя Вильгельмма Радзивила.



    14-е. Кенигсберг.



    22 июня 1860 года. С.-Петербург. Был приглашен в Царское Село к

    обеду и оставался до 25-го. Возвратился на Лесную дачу.



    4 июля. Пробыл по приглашению два дня в Петергофе.



    21-е. Приехал в Петергоф вечером. Был у великой княгини Екатерины

    Михайловны в Ораниенбауме.



    22-е. Императрица нездорова, но принимала меня.



    15 августа. Писал Потаповой о газете Павлова.



    ***



    Возвратился из Москвы 10 октября.



    Книжка 28. (1863-1864)



    Из речи Ламартина к депутации глухонемых во время Февральской

    революции: "Прошу передать мои чувства тем, кто меня не слышит".



    Нельзя не удивляться, до какой степени нелепости может возвыситься

    умный народ, как французы, когда они выходят из битой колеи порядка и

    приличий, с которыми они срослись. И в политике, и в литературе нужны им

    узда и хомут. Как скоро свергли они с себя оковы "искусства поэзии" Буало и

    помочи, которые возложили на них Racine, Voltaire, Fenelon и другие их

    классики, они понесли такую чушь, что ужас. В гражданском и политическом

    отношении нужна им железная рука Людовика IX и Наполеона I, а за

    неимением ее - рука фокусника как Наполеона II.



    ***



    ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ ОЛЬГЕ НИКОЛАЕВНЕ



    Венеция, 3 декабря 1863



    Позвольте мне почтительнейше поднести вашему императорскому

    высочеству фотографию моего рукоделия. Когда меня спрашивают: как могу я в

    такое смутное и грозное время заниматься подобными пустяками? Отвечаю: я

    русский человек, а русский человек пьет со скуки и с горя. Так и я, упиваюсь

    рифмами, чтобы запить и забыть, хотя временно, всё, что вынужден я прочесть

    и проглотить в газетах. Не знаю, скажут ли обо мне по пословице: пьян да умен

    - два угодья в нем. Но, во всяком случае, надеюсь на ваше благосклонное

    снисхождение к моей слабости. Я, чтобы показать вашему высочеству, что

    употребляю не одну сладкую водку, а иногда и горькую с приправой перца

    приемлю доле, как писал покойный граф Канкрин, приложил здесь две другие

    безделки. Великодушно простите мне винокуренное мое письмо и примите

    милостиво уверение глубочайшего почтения и душевной преданности, которые

    в совершенной трезвости духа и в полном присутствии ума и сердца повергает к

    ногам вашего импеераторского высочества ваш покорнейший и неизменный

    слуга.



    ***



    Отправился из Венеции. Был в опере в Милане с Павлом, который мне

    уже заготовил ложу. Театр La Scala не отвечал моим ожиданиям и заочным о

    нем понятиям. Театры Петербургский и Московский грандиознее и красивее.

    Певцы посредственные. Милан славится своим балетом, но мы видели только

    изнанку его.



    Был у старого знакомца Манзони. Он показался мне бодрее прежнего. Он

    помолодел с восстановлением Италии. Кажется, ему за 75 лет. Он королем

    наименован сенатором, но в Турин и в Сенат не ездит, говорит, за старостью и

    за своей заикливостью. Впрочем, он редко и мало заикается. Он сказал мне: "Не

    все еще для Италии сделано, что должно сделать; но сделано много, и мы пока

    должны быть довольны".



    Я немного объяснял ему польский вопрос, каким он есть на самом деле, а

    не под пером журналистов и под зубами ораторов и Тюльерийского кабинета.

    Хотя и горячий римский католик, он, кажется, довольно беспристрастно судит о

    нем.



    Я просил фотографию его, которую видел у фотографа. Не дал, говоря,

    что и ближайшим друзьям, и родственникам отказывает. В прежний проезд мой

    через Милан просил я его дать мне строчку его автографии. Тоже отказал,

    говоря, что все это тщеславие, а что он, по возможности, отказался от всего, что

    сбивается на суетность. Но нет ли в этих отказах другого рода тщесласия?

    Фотография и строка почерка сделались тривиальностью. Не давать их, не

    делать того, что все делпют, есть придавать себе особую цену. Не подозреваю

    Манзони в сознательном подобном умысле. Но на деле выходит так.



    Бгльно мне было слышать, что он мало уважал характер Pellico. Бедный

    Пеллико, говорил он о нем в нравственном и политическом отношении.



    ***



    ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ.



    1) Граф Блудов приезжал в Москву в 1809 или 10-м году, вероятно,

    отправляясь в Турцию к графу Каменскому или возвращаясь оттуда. Жил я

    тогда с Карамзиным в Старой Басманной, в доме графа Мордвинова, то есть

    почти на краю города, что не мешало Дмитрию Николаевичу поселать нас

    почти каждый день. Не знаю, был ли он уже прежде знаком с Карамзиным; но я

    познакомился с ним в то время. Мне было около 18 лет, следовательно, по

    тогдашнему летоисчислению мало имел я голоса в капитуле. Помнится мне, он

    до 12-го года еще раз приезжал в Москву и провел часть зимы в доме графа

    Каменского; в этот раз я более с ним сблизился.



    До 1831 года я не живал постоянно в Петербурге, а только наезжад туда

    на короткоое время. Приятельские сношения мои с Дмитрием Николаевичем

    определились с окончательного переселения моего в Петербург. Помню, что в

    один из приездов в Москву он собирался с Жуковским совершить путешествие

    по России. Они отправились, но на первых станциях коляску их опрокинули,

    возвратились они в Москву, тем путешествие и кончилось. Помню еще, что

    около тех годов Дмитри Николаевич прислал мне в Москву плохие стихи,

    написанные по случаю свадьбы его камергером Ржевским, родственником ему

    по Каменским, и штуя просил меня вступиться за него и написать что-нибудь на

    Ржевского. Позднее, хотя и по другому поводу, Ржевский получил свою

    поэтическую кару: он попал в комедию Грибоедова за продажу своего

    крепостного балета.



    2) Дашков также до 12-го года познакомился с нами, то есть с

    Карамзиным и со мной, в подмосковной моей Остафьеве, кудап риезжал с

    письмо от Дмитриева, тогда министра юстиции, при котором он служил и у

    которого жил в министерском доме.



    3) Александр Тургенев кончил образование свое в Геттингннском

    университете и, кажется, не служил в Московском архиве, а прямо поступил на

    службу в Петербург. Жуковский, если не ошибаюсь, начал свою гражданскую

    карьеру Московской Соляноц конторой (а я, гораздо позднее, - Межевой).

    Служил ли он по Архиву, не знаю. Но он мне рассказывал, что в коронацию

    Александра I он был вместе с Дмитрием Николаевичем назначен на дежурство,

    кажется, на площади, при принятии билетов. Впрочем, что может дать повод к

    заключению, что они после сошлись по Архиву, есть то, что написали они

    вместе песню на одного архивского чиновника из немцев, чуть ли не Либмана.

    Он был или сыл сыном портного, и содержание песни было Объяснение в

    любви портного. Начиналась она так, или почти так:



    О ты, которая пришила Меня к себе любви иглой, Закрепила Как самый крепкий шов двойной.



    В нескольких куплетах собраны были все приемы и выражения,

    относящиеся до портняжеского ремесла, тут было:



    Нагрето сердца как утюг,



    а кончалоось:



    Умрет несчастный твой портной.



    Эту песню видел я давно и в печати, за подписью Либмана, или что-то на

    это похожее, в каком-то старом песеннике. Жуковский, Александр Тургенев и

    Дмитрий Николаевич уже гораздо позднее сошлись в Петербурге.



    4) Ближайшее общество Карамзина в Петербурге составляли

    одновременно и разновременно: Александр Тургенев, Жуковвский, Батюшков,

    Дмитрий Николаевич, Полетика, Северин, Дашков, Николай Кривцов, а летом, в

    Царском Селе, и Александр Пушкин, тогда еще лицеист, который проводил в

    его доме каждый вечер. Из всех поименочанных особенно нежно любил он

    Тургенева, Жуковского и Дмитрия Николаевича. Дашкова он также любил и

    уважал, но Дашков имел в уме и характере что-то резкое и несколько крутое,

    менее сочувственное мягкой и благодушной природе Карамзина.



    5) Уваров, сколько мне известно, не был москвичом. В молодых летах

    был он в Вене при нашем посольстве. Сблизился он с нами гораздо позднее. В

    особенной приязни с Карасзиным не был, хотя и был в приятельских

    о
    Страница 35 из 40 Следующая страница



    [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 20] [ 20 - 30] [ 30 - 40]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.