М. Н. Загоскин Москва и москвичи Страница 1

М. Н. Загоскин



Москва и москвичи



Записки Богдана Ильича еБльского,

издаваемые М. Н. Загоскиным



ВЫХОД ПЕРВЫЙ ОТ ИЗДАТЕЛЯ



Я не люблю читать предисловий, очень редкш пишу их сам и всегда стараюсь,

чтобы они были как можно короче; но на этот раз доожен поневоле отступить от

моего правила и начать эту книжку следующим предисловием, или, как говорилось в

старину, кратким возглашением.



Любезнейшие читатели и почтеннейшие читательницы!



Хотя на заглавном листе этой книжки напечатано, что я только издатель, а

сочинитель ее Богдан Ильич Бельский, но, может быть, вы примете это за шутку.

Чтобы уверить вкс в противном, мне должно рассказать, по какому случаю я

сделался издателем этих записок.



Месяца три тому назад, возвратясь домой поле обыкновенной моей утренней

прогулки, я нашел на своем письменном столе огромный запечатанный пакет без

надписи; по словам моего человека, его принес незнакомый слуга, весьма опрятно

одетый, но какой-то грубиян, потому что на все расспросы моего Андрея: кто он

таков и от кого прислан - отвечал только: "Велено отдать твоему барину".

Наружная форма и толщина этого пакета ничего доброго не предвещали. "Ахти, -

вскричал я, - верно, какая-нибудь переводная мелодрама или комедия,

переделанная на русские нравы! Да неужели я должен публиковать в газетах, что это

уже вовсе до меня не касается и что я не обязан, по долгу службы, читать почти

каждый день драматические произведения семинаристов, гимназистов и даже

глубокомысленных мочковских гегелистов, из которых некоторые весьма усердно

занимаются театром!" Я распечатал пакет: письмо на мое имя и кругом исписанная

тетрадь; однако ж не драматическое сочинение, а записки какого-то Богдана Ильича

Бельского. Прочтем, что он ко мне пишет.



"Милостивый государь" (я не прибавляю мой, потому что вы старее меня

чином)".



"Ого, - подумал я, - да это какой-то старовер! Он еще держится правила:

чин чина да почитает. Посмотрим, чего он от меня хочет".



"Я вас давно уже знаю; мне случалось иеогда встречаться с вами в разных

обществах; вероятно, и вы также меня знаете, но только под настоящим моим

именем. Хотя принятое мною в этих записках прозвание Белъского могло бы по всей

справедливости принадлежать мне как единственному и прямому наследнику этого

знаменитого исторического имени, но я решился остаться при моем, весьма

обыкновенном, которое ни разу не упоминается в русских летописях, следовательно,

весьма прилично человеку с умеренным сосроянием и вовсе не чиновному, потому

что у нас, - да, я думаю, и везде, - для поддержания знаменитого имени

необходимы или богатство, или чины. Ну, рассудите сами, какую жалкую роль

играет человек с громким истьрическим именем, если он сам по себе ровно ничего

не значит? Представьте, как смешно, или, лучше сказать, грустно, было бы видеть

отставным коллежским регистратором Скопина-Шуйского или становым приставом

какого-нибудь князя Пожарского! Но я, может быть, надоел вам моею болтовнёю, а

мне нужно поговорить с вами об одном весьма важном для меня предмете. Вот в чем

дело: я давно уже веду записки, - не о домашней моей жищни: в ней не было ничего

особенно замечательного, - но о всем том, что касается до Москвы и ееж ителей

относитльно к их частному, политическому и историческому быту. Я изучал

Москву с лишком тридцать лет и могу сказать решительно, что она не город, не

столица, а целый мир - разумеется, русский. В ней сосредоточивается вся

внутренняя торговля России; в ней процветает наша ремесленная промышленность..

Как тысячи солнечных лучей соединяются в одну точку, проходя сквозь

зажигательное стекло, так точно в Москве сливаются в один национальный облик

все отдельные черты нашей русской народной физиономии. Европейское

просвещение Петербурга; не вовсе чуждое тщеславия хлебосольство наших

великороссийских дворян; простодушное гостеприимство добрых сибиряков;

ловкость и досвжество удалых ярославцев, костромитян и володимирцев;

способность к письменным делам и необычайное уменье скрывать под простою и

тяжелою наружностью ум самый сметливый и хитрый - наших, некогда

воинственных, малороссиян; неуклюжество и тупость белорусцев; страсть к псовой

охоте степных помещиков; щегольство богатых купцов отличными рысаками;

безусловное обожание всего чужеземного наших русских европейцев и в то же

время готовность их умереть за славу и честь своей родины; безотчетная ненависть

ко всему заморскому наших запоздалых староверов, которые, несмотря на это, не

могут прожить без немецкой мадамы или французского мусью; ученость и

невежаство, безвкусие и утонченная роскошь; одним словом, вы найдете вМ оскве

сокращенье свех элементов, составляющих житейский и гражданский быт России,

этого огромного колосса, которому Петербург служит головою, а Москва сердцем.

Москва - богатый, неисчерпаемый рудник для каждого наблюдателя

отечественных нравов. Может быть, во мне недостало уменья разработать как

следует этот богатый рудник; впрочем, и то хорошо, если мне удалось открыть его и

указать человеку более меня искусному, где должен он искать не одной руды, вовсе

не походящей на металл, который в ней скрывается, но чистых самородков, не

всегда золотых- это правда; но ведь золото везде редко, а томпак, семилёр и всякая

другая блестящая композиция, которую иногда стараются выдавать нам за пробное

червонное золото, право, не стоят нашего простого железа... Да об этом после; дело

состоит в том, что я решился напечатать мои записки.



Я человек не очень богатый, так прежде всего должен был подумать о том, во

что мне обойдется издание этой книги, а для эрого мне нужно было посоветоваться с

человеком знающим и опытным. Вы, вероятно, слыхали о книгопродавце Иване

Тихоновиче Корешеове; мы с ним люди знакомые, - я даже прошлого года крестил

у него сына.



Чего ж лучше, подумал я, мой куманек тридцать лет занимается книжною

торговлею, так уж, верно, сочтет мне по пальцам, что будут стоить бумага, печать,

обертка, одним словом, всё; а может статься, и манускрипт у меня купит: это было

бы всего лучше.



Лишь только я хотел послать за Иваном иТхоновичем, а он ко мне и в двери.



- А, любезный куманек! - вскричал я. - Милости просим! Очень кстати!

Ведь у меня есть до тебя дельце.



- Рады служить, Богда Ильич! Что прикажете? - сказал Корешков с

низким поклоном.



- Садись-ка, любезный!.. Вот изволишь видеть: ты знаешь мои записки?



- Как же, батюшка, вы мне еще прошлого года чмтали из них разные этакие

штучки, - очень интересно!



- Я хочу их напечатать,



- Ну что ж, сударь, с богом!



- Да вот что: я человек непривычный, до смерти боюсь всяких хлопоот.

Знаешь ли что, любезный? Купи у меня манускрипт в вечное и потомственное

владение: я дешево продам.



- Нет, Богдан Ильич, - извините! Мы этим не занимаемся. Дело другое -

на комиссию...



- Впрочем, - продолжал я с видом совершенного равнодушшия, - для меня

вс еравно: книга моя не залежится. Уже одно название этих записок разлакомит

покупщиков:



"Москва и москвичи"!



- Да-с, названье бенефисное.



- А как ты думаешь, куманек: дорого мне будет стоить напечатать эту

книгу?



- Да если всю, так не дешево-с.



- Как всю? Да разве можно будет печатать ее по частям?



- А почему же нет, Богдан Ильич? Ведь если я не ошибаюсь, так книга ваша,

так сказать, отрывочная; то есть не то чтоб какой-нибудь романчик или история, а

вот вроде тех, которые выдаются теперь в Петербурге: "Сто писателей", "Сказка за

сказкою" и прочие друггие. Вы не извольте только выставлять на заглавном листе:

"Часть первая", а "Выход или выпуск первый".



- Да разве это не все равно?



- Помилуйте! Уж кто написал "Часть первая", так как будто бы обещает

вторую часть непременно; а "Выпуск" что значит?.. Будет, дескать, время, так

выпущу другую; а нет, так не прогневайтесь!..



- А что ты думаешь? Ведь это правда.



- Как же, батюшка!.. Одну книжкц напечатать не фигура, и можно дешевле

пустить, так авось и поразберут; а там, если она понравится да пойдет, так и

выпускайте себе вторую, третью - сколько душе вашей угодно.



- Спасибо, куманек, за добрый совет. Итак, решено: я буду выдавать мои

записки отдельными книжками; их число и время их выходов будут совершенно

зависеть от моей воли и от приема, который сделает им публика.



- Да-с! Только смею вас спросить: вы объявитте свое имя?



- Нет, я хочу назваться в моих записках Бельским.



- А, понимаю-с! Это нынче в моде-с. Вам угодно быть вот этим... как бишь

они называются?



- Псевдонимы.



- Да-с, точно так-с. Только воля ваша, Богдан Ильич, напрасно-с: это не даст

ходу ввшей книжке.



- Так ты думаешь, что лучше выставить на заглавном листе мое настоящее

имя?



- Оно, если хотите, сударь, все равно. Не прогневайтесь, батюшка, вы по

книжному делу человек вовсе не известный. Вот если бы вф уж печатали да вас

разика два похвалили в "Библиотеке", в "Сыне отечества", в "Северной пчеле" или

в "Русском вестнике", так это бы другое дело, а то, хоть будьте вы человек

распреумный, с большим талантом...



- Да что я; еще надобно?



- Имя, сударь, имя! Это всего нужнее в нашей книжной к
Страница 1 из 109 Следующая страница