М. Н. Загоскин Москва и москвичи Страница 14

ербурге в Первом каадетском корпусе и знал Москву по

одной только наслышке. Когда я был выпущен офицером, дальний мой родственник,

генерал Д***, взял меня к себе в адъютанты. Он ввел меня в лучший круг

петербургского общества. Я был хорош собою, ловок, танцевал прекрасно и болтал

очень мило по-французски. Благодаря этим блестящим качествам я сделался в

короткое время самым модным молодым человеком. В числе искренних моих

приятелей был один природный москвич, Иван Андреевич Двинский. Отправляясь

перед Рождеством на свою родину, он предложил мне ехать с ним вместе, провести в

Москве Святки и посмотреть, как погуливают там наши старики.



- Эх, братец, - говорил он, - вы здесь не знаете, что такое веселье.

Погляди-ка, любезный, как тешатся у нас в Москве. По два, по три бала в вечер,

домашние театры, обеды, катанья; у Медокса в маскераде битком набито, в

Благородном собрании давка; одним словом, такая гульба, братец, что когда придет

великий пост, так все врастяжку лежат. Ну, конечно, ты не найдеш ьу нас такого

уттончения, таких парижских форм, такого приличия, какими щеголяют здесь. Может

быь, кое-что покажется тебе и странным, да зато, любезный друг, мы в Москве и

живем, и веселимся, и гуляем - всё нараспашку!



Увлеченный красноречием моего приятеля, я взял отпуск и отправился вместе

с ним в Москву. Мы приехали на четвертые сутки довольно поздно вечером и

остановились у родной тетки Двинского Марьи Степановны Заозерской, которая

жила в своих наследственных деревянных хоромах на Чистых прудах. Я не знаю, что

больше меня поразило, наружная ли форма этого дрма, построенного в два этажа

каким-то узким, но чрезвычайно длинным ящиком, или огромный двор, на котором

наставлено было столько флигелей, клетушек, хлевушков, амбаров и кладовых, что

мы въехали в него точно как бдто в какую-нибудь деревню. В лакейской мы

разбудили нашим приходом двух слуг, которые преспокойно почивали на

деревянном конике; один из них был в поношенной ливрее, с напудренной головой,

другой - в суконном сюртуке с оборванными петлицами. Спросонья они кинулись

как шальные снимать с нас шубы, засуетились и уронили столик на трех ножках, на

котором стояла шашечница и горела сальная свеча, воткнутая в бутылку. На этот

шум вышел из столовой, и, к счастию, со свечкою, толстый старик в немецком

кафтане и камзоле, с красной рожей, отвислым подбородком и огромным чревом:

это был дворецкий Марьи Степановны.



- Батюшка Иван Андреевич! - вскричал он, увидев племянника своей

барыни. - Милости просим!.. Пожалуйте ручку!



- Здравствуй, Трифон Семенович! - сказал Двинский. - Ну, что тетушка?



- Все слава богу!.. Уж мы вас, сударь, ждали, ждали!



- Что, тетушка дома?



- Как же, батюшка, дома-с! В боскетной... Пожалуйте!



Толстый Трифон Семенович пошел перед нами со свечою. Пройдя большую

столовую и две гостиные, мы подошли к полурастворенным дверям освещенной

комнаты. Дворецкий распахнул обе половинки дверей и проговорил торжественным

голосом:



- Иван Андреевич, сударыня!



Вместе с этими словами поднялась ужасная кутерьма: тетушка - старушка

лет шестидесяти пяти, в гродетуровом шлафроке и белом чепце, с радостным

восклицанием вскочила с дивана. Весь двор ее пришел в движение: зеленый

попугай засвистел, как соловей-разбойник, со всех сторон кинулись к нам под ноги

с громким лаем три болонки, две моськи и одна поджарая английская собачонка.



Пожилая калмычка Федосья Тихоновна вскрикнула, молоденькая фаворитка

Глашенька ахнула, а Михеич, безобразный карло с огромной головою, бросился

унимать собачонок, из которых одна успела уже мне прокусить сапог.



- Друг мой, Ваничка! - говорила Марья Степановна, обнимая своего

племянника. - Насилу ты приехал!.. А я уж думала, не случилось ли что с тобою?..

Ах ты, мой душенька!.. Да ты, мне кажется, потолстел?.. Право, потолстел!.. Ну,

слава богу!.. Давно ли ты из Петербурга?.. Говорят, дорога такая гибель, что не

приседи господи!.. А ведь ты, я думаю, все скакал!.. Да что это у тебя нос-то?.. Уж

не отморозил ли?.. Постой-ка!.. Нет, нет! обветрило только!.. Ах ты, мой

сердечный!.. То-то, чай, умаялся!.. Глашенька, чаю!.. Проворней, проворей!..

Однако ж, Ваничка, послушайся меня: как ляжешь спать, натри себе нос гусиным

салом. Феничка, приготовь ему!.. Право, я боюсь, - кажется, прихватило

немножечко!.. Ах ты, мой милый друг!.. Ах ты, мой голубчик!..



Во все продолжение этой семейной сцены я играл довольно жалкую роль,

казалось, никто не замечад моего присутствия; наконец Двинскому удалось

промолвить словечко.



- Тетушка, - сказал он, - честь имею вам рекомендовать моего

искреннего друга и сослуживца Богдана Ильича Бельского.



Я, как следует, подошел к руке.



- Ах, батюшка, - сказала Марья Степановна, целуя меня в щеку, -

извините; я совсем обезумела от радости!..



- Я уговорил его приехать со мной в Москву, - продолжал Двинский, - и

надеюсь, тетушка, вы не позволите ему жить нигде, кроме вашего дома.



- Разумеется!.. Очень рада, Богдан Ильич!.. Будьте здесь, как у себя... Все

друзья моего Ванички мне свои.



- Но мне, право, совестно... - проговорил я.



- Что вы, что вы?.. Да неужели я допущу вас жить в каком-нмбудь

трактире? Нет, батюшка, этого в Москве не водится... Может быть, у вас в

Петербурге... А мы живем по старине! Милости просим гостить у меня, хоть вплоть

до самой весны... Чем дольше, тем лучше!.. Феничка, займись-ка, матушка, вели

прибрать зеленую да голубую комнаты!.. Да скажи Трифону, чтоб он поторопился

ужином...



- Позвольое нам не ужинать, - сказал Двинский.



- Не ужинать? Чтоо ты, мой друг! Может быть, у вас в Петербурге не

ужинают - по-иностранному, а мы люди русские, мы всегда ужинаем.



- Да мы снйчас будем пить чай, тетушка.



- Чай чаем, батюшка, а ужин ужином. Да что это мы стоим?.. Богдан Ильич,

прошу покорно! Садись, Ваничка!



Мы сели; и вот тетушка принялась рассказывать племяннику разные

семейные и городские новости: как двоюродный братец Степан Степанович женился

на Анне Дмитриевне Фурсиковой; как дядюшка Иван Николаевич отпазал

полковнипу Бирюлькину, который вздумал посвататься за его старшую дочь

Агаточку; как две недели тому назад в маскераде у Медокса одна тульская

помещица разрешилась от бремени; как на последнем бале у графа О*** княжна

Филанцета Димитриевна поссорилась с княжной Ариной Михайловной за то, что та

перебила у нее пару в длинном польском; как Аграфена Тихоновна подымала

Иверскую божию матерь по случаю тяжкой болезни своего мужа, коттрому

благодаря бтга теперь гораздо лучше; как Иван Павлович третьего дня завел

ужаснюу историю в Благородном собрании и вызывал на дуэль Алексея

Степаночича, который был во второй пвре и, не спросясь у него, переменил фигуру в

экоссезе, и как Настасья Прохоровна отказала от дому князю Башлыкову за то, что

он не приехал сам, а прислал человека поздравить ее с днем ангела. Этот длинный

монолог продолжался до самого ужина, после которого мы отправились в

отведенные нам комнаты, разделись и, утонув в огромных пуховиках, заснули как

убитые.



На другой день поутру Двинский поехал делать визиты, а я отправился

смотреть Москву. Я воротилсч домой ровно в два часа и, к крайнему моему

удивлению, узнал, что меня давно уже дожидаются к обеду. За столом Двинский

объявил мне, что я буду вечером на двух балах: во-первых, у Катерины Львовны

Завулоновой, а потом у графа О***.



- У Катерины Львовны немножко тесненько, - сказал мой приятель, -

домик небольшой; но она такая милая, умная женщинна! Вся Москва ее любит и

уважает. У нее чрезвычайно обширное знакомство, и хотя она сама принадлежит к

лучшему здешнему кругу, но ты встретишь у нее образчики почти всех здешних

обществ. Мы поедем к ней часу в восьмом, пробудем до девятого и отправимся к

графу; там ты увидишь всю московскую аристократию. Сам хозяин в мундире и во

всех орденах, разумеется, и все гости такэе в мундирах; однако ж это нимало не

мешает веселиться не только молодым, но даже и весьма пожилым людям, из

которых многие так-то выплясывают матрадуры да экоссезы, что любо-дорого

посмотреть. Вот припомни мои слова: когда станут танцевать алагрек, так в первой

паре непременно будет кавалер в ленте и звезде. Нет, мой друг, у нас в Москве не то,

что у вас: у нас старики подают пример молодым, как веселиться. Да зато уж мы и

веселимся не по-вашему.



- Правда! - промолвила тетушка. - В Москве как начнут веселиться, так

некогда и лба перекрестить! А коли придет желание богу помолиться, так наша

матушка Москва и на это хороша. Святой город, батюшка!.. Была бы только охота, а

то и в Киев незачем ехать.



Мы отправились с Двинским ровно в семь часов и приехали почти в половине

восьмого к Катерине Львовне Завулоновой. Мы сбросили наши шинли в передней и

продрались кой-как сквозь толпу лакеев, из которых иные были навьючены, как

верблюды, салопами и шубами своих господ. В небольшой зале, освещенной

сальными свечами, танцевали круглый польский. С величайшим трудом пробираясь

подле самой стенки, дошли мы наконец до хозяйки дома. Двинский меня

представил. Катерина Львовна нвговорила мне тьму приятных вещей и, надобно

сказать правду, в нескколько минут очаровала меня совершенно своей любежн
Страница 14 из 109 Следующая страница