М. Н. Загоскин Москва и москвичи Страница 17

- эту бестолковую, но забавную игру, которая

сбила с поля и затейливый бгстон, и глубокомысленный вист и завладела, вероятно,

надолго всеми ломберными столами Российской империи. Звонок продолжал до

самой полуночи возвещать изредка о приезде новых гостей. Впрочем, по моему

замечанию, эти запоздалые гости были почти все молодые люди, которые надеялись

еще натанцеваться досыта. Один только господин пожилых лет приехал в

двенадцать часов; но зато как же он был и наказан! Как не принятая Хароном тень на

берегах Стикса, скитался он, бедняжка, из одной комнаты в другую. Тут играют, там

играют, везде играют, а он лишь только смотрит!.. Долго следил я за этим сиротой:

то присядет он, сердечный, к висту, то приютится к преферансу. Вот за одним

столом партия кончилась, осталось разыграть пульку. Надежда ожила в сепдце

бесприютного горемыки. Играли втроем, следовательно, он мог как-нибудь пристать

четвертым, и вдруг - о, небеса!- на пульку ставят ремиз... два ремиза... десять

ремизов!.. Я взглянул на запоздалого гостя и ужаснулся: лицо его осунулось,

помертвело, не птхожило даже на человеческое!.. Чтоб рассеять неприятное

впечатление, произведенное во мне отчаянием этого господина, я отправился

смотреть танцы. Залитая светом огромная зала была наполнена гостями. Две

французские кадрили, обхваченные со всех сторон толпами зрителей, помещались на

таких малых пространствах, что танцующие едва могли шевелиться, а к дамам,

которые сидели вдоль стен, не было никакой возможности подойти. Я заметил

наконец в одном углу порожний стул: нелегко было до него добраться, но мне как-то

посчастливилось; я протеснился вслед за двумя дамами сквозь толпу, нашел этот

благодатный стул еще не занятым и сел. Моими соседями были: с правой стороны -

одетая сильфидою толстая барыня лет тридцати, а с левой - какой-то господин,

который, вероятно, так же, как я, приехал на бал вовсе не для того, чтоб танцевать.

Несмотря на его довольно свежее лицо и румяные щеки, нетрудно было отгадать,

что он давно живет на свете; на нем был форменный камергерский фрак, сшитый не

очень модно, однако ж и не по-стариковски. Мне с первого взгляда понравилась его

открытая и веселая физиономия.



- Фу, какая духота! - прошептал этот господин, протирая свои золотые

очки, которые запотели от жару.



- Да, кажется, в зале очень тесно, - сказал я.



- Ужасно! Впрочем, так и быть должно: что за бал, на котором и прохладно

и просторно.



Я что-то ему отвечал, и вот мы, слово за слово, разговорились наконец как

старинные знакомые.



- Позвольте вас спросить, - сказал я , - кто эта прекрасная брюнетка с

огненными черными глазами, которая, проходя мимо нас, протянула вам свою руку?



- О, - отвечал мой сосед, - это одна из самых блестящих созвездий

нашего общества. В Лондоне ее непременнр назвали бы ллвицею, а мы, москвичи,

просто зовем ее любезной, милой женщиной, которая умела без танцев и карт

привлечь в свой дом все то, чем может похвастаться московское общество. Вы

встретите в ее гостиной и наших вельмож, и литераторов, и художников и, конечно,

по ее приему не отличите действительного тайного советника от какого-нибудь

ученого профессора или поэта.



- Да ктоо же она? - спросил я.



Мой сосед назвал ее по имени, и тут я узнал, что эта блестящая дама - жена

человека, которого уважает вся Москва и которого нельзя не любить всякому, кто

любит ум, честь и истинное просвещение.



- Видите ли вы, - сказал мой сосед, - эту даму высокого роста в черном

бархатном платье, вот направо, против самой люстры?..



- Какая прекрасная женщина! - вскричал я невольно.



- Какой ангел доброты, сказали бы вы, если б она была с вами знакома.

Знаете ли, почему я хотел обратить ваше внимание на эту даму? Она может служить

живым доказательством, что из всех известных средств, сохраняющих нашу

телесную красоту, самое действительное и самое верное заключается в чисиоте и

спокойствии души нашей. Знаете ли, что этой даме, которая, вероятно, кажется вам

моложе своей соседки, хотя она пятнадцатью годами ее старее, знаете ли, что ей, -

страшно вымолвить, - с лишком сорок лет.



- Нет, вы шутите!



- Уверяю вас! Прибавьте к этому, что она в жизни свойе натерпелась много

горя, но она не знала никогда ни злобы, ни зависти; сердце ее не волновлаи бурные

страсти; она уаела только любить и прощать, и вот вы видите, кск она до сих пор

еще прекрасна. Как жаль, что к ней подсел этот господин, одетый по модному

парижскому журналу. Бедненькая, он задушит ее своими пошлыми французскими

фразами! Посмотрите, как он развалился, как всякое движение его, как этот

надменный взгляд, эта обидная улыбка, как все в этом русском денди напрашивается

на дерзость и вызывает грубость на язык того, кто имеет несчастье с ним

разговаривать.



- А кто этот барин?



- Да как бы вам сказать?.. Вы знаете, каких людей называли некогда на Руси

баскаками?..



- Как же! Это были татарские сборщики податей.



- Ну да! То есть чиновные и знатные татары, которые приезжали в Россию,

чтоб сбирать оброки с русских крестьян, давить своей гордостию русских бояр,

говорить с презрением о земле руской и потом, собравши, а иногда и награбив кучу

денег, отправляться с ними обратно на житье в свою орду. Ну, вот этот господин

точно такой же баскак: он живет всегда за границею, каждые пять лет приезжает на

короткое время в Россию, чтоб собрать все недоимки со своих десяти тысяч душ,

посмеяться над русскими обычаями, поговорить о нашем варварстве и невежестве,

изъявить свое душевное презрение к земле, которая его поит и кормит, и потом,

накопив побольше денег, отправиться снова проживать их в свою орду - Париж.



- Да, вы правы! - сказал я. - Этот господин точно напоминает татарских

баскаков, но, впрочем, он все-таки не татарин и, вероятно, хотя из приличия,

скрывает истинные свои чувства.



- Скрывает?.. Что вы?.. Он хватсается ими. Конечно, ему не всегда проходит

это даром. Вот и на этих днях, споря с одним умным и почтенным стариком,

который доказывал ему, что мы, русские, точно так же, как и все другие народы,

созданы по образу и подобию божьему, он вошел в такой азарт, что сказал при всех:

"Вы можете защищать, как хотите, вашу Россию, а я вовсе не патриот и говорю

решительно: я жалею, что я русский". - "И все русские также об этом жалеют", -

сказал весьма хладнокрояно старик, оборотясь кн ему спиною.



Тут две дамы, проходя мимо моего соседа, кивнули ему ласково головами.



- Вот, - сказал он, - я желал бы, чтоб этот полуфранцуз, о котором мы

сейчас говорили, показал мне двух парижанок, которые были бы милее,

просвещеннее и любезнее этих двух русских барынь. Как я люблю видеть их вместе!

Вот эта, у которой белоснежное лицо, округленное руками самих граций, так

привлекательно, так мило, у которой глаза, не черные, не голубые, а просто

прекрасные глаза, кипят таким чувством и жизнию, - побеседуйте с нею,

поговорите о чем вам угодно, и я уверен, что в два или три часа, которые покажутся

вам несколькими минутами, она успеет совершенно обворожить вас своим умом,

любезностию и заставит от души пожалеть о том, что вы не были с нею знакомы

прежде. Другая дама, в лице которой вы можете заметить какую-то задумчивость,

которая придает такую необычайную прелесть ее очаровательной улыбке, постарее

годами, но она сохранила вполне эту мечтательность, эту живость ума и милую

простоту, которые так часто гибнут вместе с нашей молодостью. Чтоб получить

ясное понятие о тех женщина,х которые царствовали в аристократических гостиных

Парижа, надобно видеть эту русскую барыню, когда она принимает гостей в своем

роскошном доме. С каким тактом, или, говоря по-русски, с какою сметливостью,

обходится она с каждым из своих гостей, как умеет самого неловкого и застенчивого

провинциала сделать в невколько минут не только развязным, но почти любезным и

как чересчур свободный щеголь становится в ее доме приличным, вежливым и

скромным. Она несколько раз была за границею, объехала почти всю Европу и не

вздыхает о том, что живет в Москве. У нее друзей немного, но если кто имел счастье

попасть в число этих избранных, тот может смело быть уверен, что прекращение

этй дружеской связи не зависит от какой-нибудь минутной прихоти или женского

каприза; в этом случае она вовсе не женщина.



- А, здравствуй, mon cher! - сказал, подойдя к моему соседу, смуглый

мужчина, лет сорока пяти, приятной наружности и довольно видный собой.



- Ба, ба, ба! - вскричал мой словоохотливый камергер. - Разгуляев! Ты в

Москве?



- Пятый день, мой друг.



- Как это ты решился приехать на бал?



- И сам не знаю! Да зато сейчас еду: надобно выспаться, я завтра рано

поутру отправляюсь.



- В Петербург?



- Разумеется!.. А, да кстати: на будущей неделе в воскресенье я обедаю дома

ровно в три часа, - не забудь, мой друг! Прощай!



- Что это за господин такой? - спросил я камергера. - Что он, служит при

почтамте, что ль?



- Нет, он нигде не служит. Славный малый, хороший приятель, человек

умный, любезный и сверх того большой путешественник.



- Право?



- Пренеутомимый! Беспрерывно в дороге.



- Что он, путешествует по одной Европе?



- Да, по одной Европе: из Москвы в Петербург,
Страница 17 из 109 Следующая страница