r>
- Да что вы так расхвастались? - сказал прохожий, который подслушал
разговор. - Ты, колокол, велик, да что в тебе толку? Ты, пушка, толста, да на что ты
годна? Ты, колокол, честишь другие колокола бубенчиками, - да они звонят, а в
тебя звонить нельзя. Ты, пушка, называешь другие пушки пистолетишками, - да из
них стреляли, а из тебя стрелять не можно. Тае стойте-ка себе оба смирнехонько на
своих местах да не больно чваньтесь. Пусть простой народ на вас зевает и дивуется
вашей толстоте и дородству, - а вы себе знайте и ведайте, что в людях не тому
почет, кто велик телом, да мал делом, дюж и дороден, да ни на что не пригоден, а
тому, кто и мал, да удал и хоть собой невзрачен, да на все удачен. Мал золотник, да
дорог, велика Федора, да дура.
БУЛЬВАРНЫЙ РАЗГОВОР
Третьего дня, гуляя на Тверском бульваре, я присел отдохнуть на скамье
против самой беседки. Возое меня сидели два господина средних лет, один очень
толстый, другой отменно худощавый. Мое соседство не помешало им продолжать
начатый разговор, который я передаю своим читателям во всей его парвобытной
простоте и без всяких прикрас и замечаний с моей стороны.
- Так ты, Иван Алексеевич, был вчера на этом аукционе? - говорил
толстый.
- Был, Андрей Степанович, - отвечал худощавый.
- Купил что-нибудь?
- Как же! Купил картину.
- Что, дорого заплатил?
- Триста двадцать пять рублей ассигнациями. Славная картина; огррмная,
братец, - во весь простенок... Одна рамка этих денег стоит.
- А что она представляет?
- Да как бы тебе сказать? Какое-то народное сходбище - фигур до
тридцати будет. Особенно, братец, понравилась мне одна фигура: откуда ни зайди,
она все на тебя смотрит, - удивительно!
- Так это, Иван Алексеевич, должен быть какой-нибудь оригинал?
- Да, я думаю! Знаешь ли, заметна этак фламандская замашка.
- Ну, любезный, поздравляю! Я сам сегодня на этом аукционе разорился:
накупил книг.
- Каких?
- Французских, братец. Диковинный переплет! И все такого большого
формата, с золотым обрезом; есть и с картинками. Прекрасные книги, любо
посмотреть, братец! А в шкафу со стеклом еще будет виднее!.. Однако ж пора
обедать. Пойдем, Иван Алексеевич!
Мои соседи встали и пошли скорыми шагами вниз к Никитскому бульвару.
КРЕМЛЬ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ
Как прекрасен, как великолпен наш Кремль в тихую летнюю ночь, когда
вечерняя заря тухнет на западе и ночная красавийа, полная луна, выплывая из
облаков, обливает своим кротким свером и небеса, и всю землю! Если вы хотите
провести несколько минут истинно блаженных, если хотите испытать этот
неизъяснимо-сладостный покой души, которцй выше всех земных наслаждений,
ступайте в лунную летнюю ночь полюбоваться нашим Кремлем, сядьте на одну из
скамеек тротукра, который идет по самой закраине холма, забудьте на несколько
времени и шумный свет с его безумием, и все ваши житейские заботы и дела и дайте
хоть раз вздохнуть свободно бедной душе вашей, измученной и усталой от всех
земных тревог... Поздно вечером вы никого не встретите в Кремле; часу в
одиннадцатом ночи в нем раздаются одни только редкие оклики и мерные шаги
часовых. Внизу, под вашими ногами, гремят проезжающие кареты, кричат
извозчики, раздаются громкие реччи гуляющих по набережной; с противоположного
берега долетают до вас веселые песни фабричных, и глухой, невнятный говор всего
Замоскворечья как будто шепчет вам на ухо о радостях, забавах и суете земной
жизни. Но все это от вас далеко, - вы выше всего этого. Вот набежали тучки,
светлый месяц прикрылся облаком, внизу густая тень легла на все Замоскворечье,
потухли сверкающие волны реки и все дома подернулись туманом. Но здесь, на
кремлевском холме, облитые светом главы соборов блестят по-прежнему и
позлащенный крест Ивана Великого горит яркой звеждою в вышине. Поглядите
вокруг себя: как стройно и величаво подымаются перед вами эти древние соборы, в
которых почивают нетленные тела святых угодников москоаских. О, как эта
торжественная тишина, это безмолвие, это чувство близкой святыни, эти
изукрашенные терема царей русских и в двух шагах их скромные гробницы, - как
это отрывает вас от земли, тушит ваши страсти, умиляет сердце и наполняет его
каким-то неизъяснимым спокойствием и миром! Внизу все еще движенье и суета:
люди или хлопочут о делах своих, или помогают друг другу убивать время; а здесь
все тихо, все спокойно и все так же живет, - но только другою жизню. Эти
высокие стены, древние башни и царские терема не безмолвны, - они говорят вам о
былом, они воскрешают в душе вашей память о веках давно прошедших. Здесь все
напоминает вам и бедствия и славу ваших предков, их страдания, их частные смуты
и всегдашнюю веру в провидение, которое, так быстро и так дивно возвеличив
Россию, хранит ее как избранное орудие для свершения неисповедимых судеб своих.
Здесь вы окружены древнею русской святынею, вы беседуете с нею о небесной
вашей родине. Как прилипший прах, душа ваша отрясает с себя все земные
помыслы. Мысль о бесконечном дает ей крылья, и она возносится туда, где не станут
уже делить людей на поколения и народы, где не будет уже ни веков, ни времени, ни
плача, ни страданий... Испытайте это сами, придите в Кремль попозже вечером, и
если вы еще не вовсе отвыкли беседовать с самим собою, если можете несколько
минут прожить без людей, то вы, верно, скажете мне спасибо за этот совет. Впрочем,
во всяком случае, вы не станете досадовать, если послушаетесь меня и побываете в
Кремле, потому что он при лунном свете так прекраен, что вы должны непременно
это сделать, - хотя из любви к прекрасному.
ВОРОНЫ
Проходя Петровскою площадью, я иногда останавливаюсь и смотрю с
любопытством на стаи ворон, которые беспрестанно вьются над кровлею Большого
театра; меня очень забавляют их усилия посидеть на остроконечной верхушке
громового отвода. Они дерутся меж собой, кричат, суетятся, и если одной из ворон,
побойчее других, удастся на несколько секунд удержать себя в равновесии, то
другие бросаются на нее целою гурьбою, бьют ее крыльями, щиплют и тотчас
сгоняют.
"Вот животное-то, как ни говорите, а все глупее человека! - думаю я всякий
раз, смотря на эти воздушные побоища. - Ну что за охота тэим глупым воронам
хлопотать, мучиться, терпеть побои, держаться одной ногой на остром беспокойном
шпице, и все это для того только, чтоб просидеть четверть минуты повыше других!"
ВЫХОД ВТОРОЙ
I
ПЕТРОВСКИЙ ПАРК И ВОКСАЛ
По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
Грибоедов
Вероятно, эти два стиха из комедии "Горе от ума" заставляли вас всегда
смеяться, и я также, слушая их, смеюсь, а ведь если рассудить хорошенько, так
Сергей Сергеевич Скалозуб говорит совершенную правду. Конечно, пожар
двенадцатого года весьма способствовал к украшению Москвы. Постепенное
улучшение, не дшпускающее никаких насильственных мер, требует много времени;
нельзя заставить хозяина какого-нибудь безобразного и уродливого дома сломать
его и построить новый; если же этот дом сгорел, то правительство вправе требовать,
чтоб при постройке нового дома соблюдены были все необходимые условия если не
изящной, то, по крайней мере, правильной архитектуры. Но это еще один дом, а что
будете вы делать с целыми улицами, кривыми, тесными, в которых один дом стоит
вкось, другой боком, третий прячется назад, а четвертый выходит вперед и
захватывает половину улицы, и без того похожей на узкий переулок; тут уж горю
пособить нечем. "Следовательно, - скажет какой-нибудь насмешник, - мы
должны радоваться, что в двенадцатом году Москва почти вся сгорела". Избави,
господи! Я говорю только, что она не была бы так хороша, если б ее не нужно было
всю вновь перестраивать. Как жаль, что сравнение с фениксом, который
возрождается из своего пепла прекраснее, чем был прежде, так часто употреблялосо
некстати и сделалось до того пошлым, что почти совестно употребить его, говоря о
Москве. А ведь трудно найти сравнение, которое было бы во всех отношениях
вернее этого, - начиная даже с того, что Москва превратилась в пепел не случайно,
не по воле врага, но по собственному своему желанию. Нельзя довольно надивиться,
когда посмотришь, что сделано для Москвы в течение последних двадцати пяти лет
под управлением того, который, облеченный доверенностию русского царя, так
долго и с таким постоянным рвением заботится об ее благосостоянии. Не говоря уже
об огромном Петрочском театре, о великолепной набережной по той стороне реки,
между Каменным и Москворецким мостами, о бульварах и о множестве других
улучшений, имеющих целью одну красоту и великолепие города, - сколько сделано
в течение этих двадцати пяти лет для существенной пользы и блага московских
жителей! Крутые спуски, от которых езда по Москве не всегда была безопасною,
везде срыты, и грязные, заплывшие тиною пруды превратились в светлые бассейны,
обсаженные тенистыми липами. Придет ли кому в голову, что этот широкий бульвар
на Трубе, со своими зелеными полянами и гладкими дорожками, был не так еще
давно почти непроходимым и зловонным болотом! Кто поверит, что несколько лет
тому назад на том самом месте, где теперь красивые сады опоясывают западную
часть кремлевской стены, был безобразны
Страница 26 из 109
Следующая страница
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 109]