й ров, заваленный всякою отвратительною
нечистотою? Любуясь изящной и легкой архитектурой Москворецкого моста,
вспомните, что недавно еще один только Каменный мост соединял весной все
Замоскворечье с остальной частью города. Сколько раз, бывало, проездом в
Троицкую лавру, останавливался я в Больших Мытищах для того только, чтоб
напиться знаменитой мытищинской воды, которая издавна славится своею
свежестию, чистотою и чрезвычайно приятным вкусом, или, лучше сказать,
совершенным отсутствием всякого вкуса - главным достоинством хорошей
пресной воды. Как часто жалел я, что предположение императрицы Екатерины II не
было исполнено и что эта превосходная вода не проведена в Москву. И вот уже
несколько лет, как она в самой средине города, на всех площадях, окружающих
Кремль, бьет из водометов, украшенных прелестными группами московского
художника Витали. И вот уж мы почти забыли, что это величайшее благодеяние,
оказанное московским жителям, принадлежит нашему времени. Пройдет еще
несколько лет, и нам будет казаться, что это всегда так было, и даже, - я уверен в
этом, - мы станем гневаться за то, что у нас нет фонтанов во всех частях города.
Уж, видно, человек так создан: с улучшением его положения всегда умножаются его
требования, и то, что вчера казалось ему благодеянием, становится завтра
естественною обязанностию, за выполнение которой он даже и благодарить не
должен.
Создание Петровского парка принадлежит также нашему времени. Если вы,
любезные читатели, не забыли мою прогулку в Марьину рощу, то, вероятно,
вспомните также, что я намерен был проехать из нее в парк, для того чтоб в один и
тот же день взгляянуть на два общества, совершенно различные между собою. "Давно
ли, - думал я, подъезжая к этому любимому гулянью московской аристократии, -
давно ли было збась чистое поле, на котором не росло ни одного деревца, не
красовалось ни одного домика: направо- однообразное и бесконечное Ходынское
поле, налево - продолжение того же поля, песчаная земля, глиняные копи, кое-где
ряды с тощей зеленью и несколько лачужек, в которых жили огородники, - вот все,
что представлялось вашим взорам, когда вы, миновав Петровский дворец,
прекрасноее здание мавританской архитектуры, переделанной на европейские нравы,
продолжали ехать к Тверской заставе". А теперь!.. Посмотрите, каким роскошным
ковром раскинулся этот веселый парк, как разбегаются во все стороны его широкие,
укатанные дороги, с каким изящным вкусом разбросаны его рощи, опушенные
цветами и благовоннмы кустарником, какой свежей и яркой зеленью покрыты его
обширные поляны, как мил и живописен этот небольшой пруд со своими покатыми
берегами и прелестными мостиками! А этг тройное шоссе с двумя бульварами,
обставленное с обеих строон загородными домами, которые, начинаясь от заставы,
тянутся до самого парка, эти дачи, которые обхватилит акой разнообразной и
красивой цепью строений большую часть парка, эти чистые и веселые домики,
которые столпились кругом дворца, этот игрушпа летний театр со своим греческим
портиком и огромный воксал со всеми своими затеями, - лет десять тому назад обо
всем этом и речи не было.
При самом въезде в парк я должен был сойти с дрожек, потому что мимо
воксала было каретное гулянье, в котором смиренному экипажу в одну лошадь не
дозволяется участвовать. Я пошел пешком по широкому тротуару, минуты через три
попал в толпу гуляющих и, пройдя несколько шагов, остановился, чтоб взглянуть
сначала на горы, а потом на круглые и висячие качели и разные другие детские
забавы, которые подчас забавляют и людей пожилых. Я удостоверился в этом, глядя
на одного человека лет тридцати. Куря весьма важно свою сигару, он сидел на
деревянном коне, который то опускался, то подымался на своей гибкой перекладине.
Признаюсь, я почти позавидовал стоическому спокойствию и совершенному
равнодушию, с которым этот пожилой дитя поглядывал на толпу любопытных
зрителей, несмотря на то что многие из них указывали на него пальцами и смеялись.
Миновав воксал, огромное и красивое здание, - право, не знаю, какой архиткетуры,
- я дошел до небольшой рощи, в которой играла музыка. Вдоль по опушке этой
рощи в открытых беседках, построенных простыми навесами, сидели по большей
части дамы, только уже вовсе не похожие на тех, которых я видел в Марьиной роще.
Я нашел в одной из этих беседок порожний стул, сел на него и очень обрадовался,
когда узнал в моем соседе с левой стороны того самого словоохотливого камергера,
с которым я провел вечер на балу у Андрея Николаевича Радушина. Мы тотчас
возобновили наше знакомство.
- Странная вещь, - сказал камергер, - у меня было предчувствие, что мы
сегодня опять с вами встретимся, точно предчувствие! Мне кажется, что всякий раз,
когда я бываю на балу, на гулянье, в театре - одним словом, в большом обществе, я
непременно должен с вами сойтись. Не знаю, почему, но только мне с вами так
ловко, так свободно, как будто бы мы век прожили вместе. Уж не двойники ли мы?
- А почему знать, - сказал я с улыбкой, - может быть, я и в самом деле
ваш двойник.
- Надеюсь, по крайней мере, на сегодняшний вечер, - прервал камергер. -
Вы будете в воксале?
- Как же? Я для этого и приехал... А скажите мне, отчего здесь так много
народу? Что сргодня, праздник, что ль, какой?
- Нет, просто воскресенье и хоошая погода.
- И все, что мы видим, будет в воксале?
- О, это другое дело! За гулянье не берут ничего, а за вход в воксал платят
деньги. Однако ж, я думаю, сегодня и в воксале не вовсе будет пусто.
Тут подошел к моему приятелю человек небольшого роста, в сюртуке
нараспашку, в легком суконном каскете и с толстой палкою в руке. Если б сосед мой
не сказал мне после, что этому господину без малого семьдесят лет, то я никак бы не
отгадал этого. Все движения его были так свободны и так быстры, его румяные
щеки, веселый взгляд, ласковые речи и приветливая улыбка исполнены были такого
юношеского простодушия и жихни, что я невольно вспомнил про некоторых
известных мне двадцатилетних философов и отчаянных гегелистов, которые
показались бы старыми перед этим семидесятилетним стариком.
"О премудрые юноши, - подумал я, - что-то с вами будет, когда вы
доживете до этих лет? Мы, дескать, все мыслители, мы все идем за нашим веком.
Нет, господа, вы только заедаете ваш собственный век. Ну что за жизнь, в которой
нет ни весны, ни лета, а только одна осень да зима? Кто говорит, хорошо и молодому
человеку отрешать себя от этих ничтожных забав света и суеты мирской, - да
только не ради Гегеля".
- Ну что, моя душа, - сказал этот любезный старик, пожимая дружески
руку у моего соседа, - будешь в воскале?
- Буду.
- Так пора; через полчаса зажгут фейерверк. Э, да это, кажется, княгиня
Вера Андреевна! - продолжал он, взглянув на пожилую даму, которая сидела в
одной с нами беседке. - Да, так точно!.. И с обеими дочерьми!.. О, да их надобно
непременно завербовать. Без них бал не бал!.. А вот и Матрена Дмитриевна с
племянницей... Какой у них щегольской экипаж!.. Пора в воксал, Матрена
Дмитриевна!.. Вы будете?.. Да!.. А, князь Иван!.. Постойте-ка, батюшка, ваше
сиятельство, - одно слово!.. А ты, мой друг, отправляйся в воксал. Я сейчас буду!..
- Пойдемте, - сказал мне камергер. Мы встали.
- Вот истинно счастливая старость! - продолжал он, идя вместе со мною к
воротам воксала. - Сколько еще жизни в этом семидесятилетнем старике! И как
полна была его жизнь!.. Попробуйте заведите с ним разговор о старине, так он
порасскажет вам о таких диковинках, что вы заслушаетесь! Он служил при дворе во
времена Екатерины, имел счастие беседовать с Суворовым и представлялся
Наполеону, когда еще ог был только первым консулом. Кого он не знал, чего он не
видал и чего не испытал, не исключая горя, - да еще какого!.. О, в жизни его были
тяжкие минуты, но природная веселость одолела все. Подлинно, если можно чему
позавидовать, так это счастливому характеру человека, сохранившего и под старость
всю беспечную веселость юноши, который горюет и смеется почти в одно и то же
время.
У ворот воксала мы взяли билеты и, поойдя несколько шагов двором,
подошли к крыльцу, на котором стояли жандармы и полицейский чиновник. В самом
воксале почти никого еще не было.
Надобно сказать правду, трудно было бы придумать что-нибудь лучше и
приятнее этого сборного места посетителей Петровского парка. Крытые широкие
террасы, прекрасные галереи, чистые красивые комнаты и огромная зала в два света
истинно изящной архитектуры; совершенная свобода: все мужчины в сюртуках, все
дамы в шляпках; хороший ужин, музыка для желающих танцевать, отличный хор
цыган для тех, которые любят цыганские песни, - а этих любителей в Москве очень
много; полковая музыка и фейерверк для всех. Одним словом, воксал Петровского
парка мог бы стать наряду с лучшими европейскими заведениями в этом роде, если
бы у нас было побольше хороших летних дней и поменьше людей, для которых за
морем все мило, а дома все не по душе. Исполнегие первого условия зависит не от
нас, хотя и в Москве иногда лето бывает прекрасное; что ж касается до второго
условия, то, бог милостив, авось и оно когда-нибудь сделается для нас возможным:
ведь не век же нам оставаться детьми, для которых чужая игрушка всегда кажется
Страница 27 из 109
Следующая страница
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 109]