очн отск же, как
они, едпм прескверные устрицы.
В прошедший понедельник, рано поутру, получил я от моего старинного
приятеля, живущего в Смоленске, письмо; он рекомендует мне в этом письме одного
путешественника, г-на Дюверние, который едет взглянуть на Москву. Тут же
приложена была небольшая записка на французском языке от самого г-на Дюверние.
Он уведомлял меня, что вчерашнего числа поздно ночью, не доехав до Москвы,
остановился в Кунцеве у своеоо единоземца г-на Д***, который нанимает там дачу.
В заключение своей записки он просил меня уведомить его, когда может ко мне
приехать. "Вот, - подумал я, - прекрасный случай пощеголять Москвою! Этот
француз приехал ночью, не видел еще Москвы, следовательно, увидит ее так, как я
хочу. Да только вот беда: смоленский-то въезд больно плох: что за улица, какие
пустыри!.. Вида никакого, дома прескверные. Первое впечатление будет самое
невыгодное, а для француза это всё! Нет, уж так и быть, - лошади у меня добрые,
прокачу его порядком". Я отдал кое-какие приказания моему Никифору, велел
заложить коляску четверней в ряд и отправился.
Я застал г-на Дюверние за утренним туалетом; он очень извинялся, что
позволил себя предупреить, и вообще показался мне весьма умным и любезным
человеком. Я пригласил его к себе на русский стол и предложил отправиться до
обеда вместе со мной смотреть Москву. Когдм мы выехали на Смоленскую дорогу и
стали приближаться к заставе, я сказал ему:
- Знаеое ли что? Теперь еще рано, утро прекрасное: чем нам ехать прямо в
город, не лучше ли взглянуть на его окрестности? Здесь же пойдут места гористые, с
которых весьма приятный вид на Москву.
- Очень рад! - отвечал француз. - Я совершенно в ваших приказаниях.
- Ступай направо! - закричал я кучеру. Мы свернули с большой дороги,
проехали шибкой рысью мимо Скотного двора, переправились подле мельницы
через речку Сетунь, которая в этом месте впадает в Москву-реку, и стали
подыматься в гору. Сначала мы не видели ничего, кроме мелкого кустарника и
глинистых бугров, посреди которых прорезывалась довольно плохая дорога. Потом,
когда поднялись на первые возвышенности Воробьевых гор, налево стали
обрисовываться, на самом краю горизонта, отдаленные части города: ближайших не
было еще видно; но мой путешественник, как будто бы предчувствуя, что перед ним
готова открыться великолепная картина, не спускал глаз с левой стороны нашей
дороги. Мы въехали по узкой дорожке в мелкий, но частый лес. Вот он стал редеть,
дорожка круто поворотила влево, мы выехали на открытое место, и третья часть
Москвы, со всеми своими колокольнями, церквами и каланчами, которые так
походят на туркцкие минареты, разостлалась, как нарисованная, под нашими ногами.
Впереди всего подымался Новодевичий монастырь со своими круглыми башнями и
высокою колокольнею; посреди необозримых лугов тихо струилась в своих
песчаных берегах капризная Москва-река: то приближалась к подошве Воробьевых
гор, то отбегала прочь, то вдруг исчезала за деревьями, которые росли кое-где по
скату холмов. Как в волшебной опере, менялись поминутно декорации этой
обширной сцены: при каждом повороте дороги, при каждом изгибе гор Москва
принимала новый вид.
- Это прелесть! Чудо! - кричал Дюверние. - Я готов стать на колени перед
Москвою!
Я чуть было не вымолвил: "Нет, уж это слишком много! Мне совестно!" Но
опомнился и не сказал ничего.
- Впрочем, все это, - прибавил через минуту путншественник, - вероятно,
один оптический обман.
Меня обдало холодом.
- Как? - вскричал я.
- Да! - продолжал Дюверние. - Я был в Константинополе: издали это
великолепнейший город в мире; а въезжайте в нег о- скверные улицы, безобразные
дома, гадость, грязь...
- Да что же общего, - спросил я, - между Константинополем и Москвою?
- Как что общего? Да что ж такое ваша Мосаса? Сотни две барских
огромных домов, несколько тысяч деревянных домикоя; рядом с дворцами хижины,
множество церквей какой-то странной азиатской архитектуры; одним словом, не
город, а собрание деревень - c'est connu!
- У вас в Париже, вероятно, это знают из путешествия Олеария, - сказал я
почти с злобною улыбкою.
- Да разве Москва походит на европейский город? - спросил с удивлением
Дюверние.
- И да и нет. Да вот вы сами это увидите.
Я замолчал. Нас быстро провезли мимо Васильевского, и я не обратил даже
внимания на то, что путешественник был поражен необычайной красотою этого
загородного дома. Мне кажется, я даже не отвечал на его вопрос, кому принадлежит
этот замок (ce chateau); одним словом, я просто сердился и молчал вплть до
Калужской заставы. Да и неудивительно: после такой личной обиды не скоро
успокоишься!
- Вот и Москва? - прошептал Дюверние, когда опустился за нами
шлагбаум.
- То есть мы въехали в одно из ее предместий, - сказал я, - в котором, как
вы видите, нет еще настящих городских домов. Все эти небольшие домики с
обширными садами можно скорее назвать дачами, чем домами. Вот налево
Нескучный сад. Вам надобно побывать в нем: он очень живописен...
- Что это за монастырь? - спросил путешественник, взглянув направо.
- Это Донской монастырь. Он основан в 1596 году в память победы,
одержанной царем Феодором Ивановичем над Крымским ханом; следовательно,
существует только двести сорок шесть лет. У нас в Москве есть монастыри
несравненно древнее и любопытнее этого. Вот например...
- Quel superbe Hotel! - прерал мой француз. - Какие принадлежности!
Какой двор!
- Это летний дворец русской императрицы. Из его сада прекрасный вид на
Москву-реку.
- А это также дворец? - сказал Дюверние, указывая на Голицынскую
больницу.
- Нет, это больница...
- А это что за великолепное здание? - спросил он через полминуты.
- Больница.
- Ого! - прошептал француз.-- Извините, - сказал он, помочлав
несколько времени, - я надоедаю вам моими вопросами.
- Сделайте милость!
- Позвольте спросить, что это за огромный дом?..
- Больница.
- Ну, вашим больным жить хорошо!
- Я уверен, что вы это повторите в настоящем и буквальном смысле, когда
загляннте во внутренность этих заведений.
- Три больницы, похожие на дворцы, и все три почти сряду!.. - шептал
путешественник.
- Есть недалко отсюда и четвертая.
- Следовательно, эта часто города исключительно назначена для
человеколюбивых заведений?
- О нет, и в других частях города есть странноприимные дома и больницы
ничем не хуже этих.
- Вот это прекрасно! - сказал Дюверние. - Это признак истинного
просвещения, это делает честь Москве!
Через несколько минут мы выехали на Полянскую площадь. Я велел
повернуть по Козьмодемьянской улице на Каменный мост. Так как эта часть города
не из самых красивых, то я заговорил с моим товарищем о Париже. Француз
закипел, начал мне рассказывать о своей столице всего просвещенного мира и вовсе
не замечал, где мы едем. Я оставил его в этом восторженном полохении до тех пор,
пока мы ехали до Каменного моста; тут я велел остановиться и сказал ему:
- Посмотрите направо!
Дюверние поднял глаза и ахнул: перед ним Москва-река в гранитныж берегах,
с широкой набережной, с красивыми чугунными решетками; за ней с одной стороны
громада каменных зданий и длинный ряд кремлевских садов, с другой, как целый
город, колоссальный Воспитательный дом; за ним, уставленный каменными домами,
красивый холм, который, впрочем, я не люблю называть по имени, а посреди зеленая
гора, подпертая высокими стенами, опоясанная цепью башен и увенчанная святыми
храмами, под благодатной сенью которых возвышаются чертоги царские и древние
терема - эта священная колыбель всех царей православной и могучей России.
- O, que c'est beau! - вскричал Дюверние. - Это Кремль?
- Да!- отвечал я. - Это наш русский Капитолий, наш Кремль, которого не
могли разрушить ни татары, ни поляки, ни...
- Ни французы? - сказал с улыбкою путешественник. - Вы напрасно их
обвиняете.
- Однако ж в двенадцатом году...
- Они хотели подорвать весь Кремль, - прервал Дюверние. - Обвиняйте в
этой, не слишком европейской, попытке не французов, а того, кто привел их в
Москву. Мы взрываем крепости, но дворцы, исторические памятники и стены, за
которыми не спрячешься от ядер, мы уж, конечно, разрушать не станем.
"Сказал бы я тебе и на это кое-что, - подумал я, - да ты любуешься
Кремлем, так бог с тобой!"
- Знаете ли, - продолжал француз, - что это все так прекрасно, так
живописно, что я, может быть, предпочел бы Москву многим европейским городам,
если б она была хоть несколько многолюднее, а то мне кажется, извините, улицы
ваши очень пусты.
"Злодей! - подумал я. - Заметил, как заметил! Да постой же, я попотчую
тебя народом!"
- Держи правее, по набережной, - закричал я кучеру, - на Москворецкий
мост!
Когда мы переехали через этот красивый мост и стали подыматься вверх по
Москворецкой улице, Дюверние заметил что тут вовсе нет недостатка ни в
проходящих, ни в проезжающих. Первый предмет, который обратил на себя все его
внимание, был Покровский собор, который мы привыкли называть Василием
Блажен
Страница 5 из 109
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 109]