М. Н. Загоскин Москва и москвичи Страница 82

али у нас в

Петергофе... Да что об этом... Скажите-ка мне лучше, почтеннейший Богдан Ильич,

могу ли я здесь кое-чем позапастись?



- А что вам надобно?



- Мне нужно купить французскошо табаку да несколько бутылок вина... Я уж

не требую, чтоб это было отлично хорошо...



- А почему же вам этого не требовать?



- Сам виноват, Богдан Ильич! Забыл всем нужным запастись в Петербурге.



- Не беспокойтесь. Вы найдете здесь и цельное вино, и хороший

французский табак.



Дыбков улыбнулся.



- Хороший? - повторио он. - Извините, Богдан Ильич. Если б дело шло о

калачах, так в этом и спору нет: Москва ими славилась; но все предметы роскоши и

все то, что идет из чужих краев... Впрочем, у меня больших претензий нет, я всем

буду доволен. Кто едет за две тысячи верст от Петербурга, в самкю глубь России,

тот должен всего ожидать. Что делать, Богдан Ильич! Придется месяца два

потерпеть, да зато я познакомлюсь с нашими провинциями; а, признаюсь, я давно

желаю на них посмотреть. Жаль только, что не увижу их, так сказать, нараспашку,

не застану врасплох. Мне очень бы хотелось взглянуть на их будничный, простой

быт; а как это сделаешь?.. Во всяком городе узнают сейчас, что я занимаю такой

видный пост в Петербурге, - пойдут церемонные визиты, официальные

приглашения, званые обеды... Ну, что тут увидишь и что узнаешь?.. Вот, Богдан

Ильич, - примолвил Дыбков с таким детским простодушием, что мне стало его

жаль, - вот, сударь, случаи, в которых инкогнито должно быть очень приятно!



Несмотря на мою страсть угощать всех приезжих Москвою, я не предложил

моих услуг Андрею Евстафьевичу, который отзывался тск холодно о нашем Кремле

и не постигал, что главная прелесть Москвы состоит именно в том, чтто она вовсе не

походит на великолепный Петербург, на щеголеватый Берлин, на Париж, на Вену и

вообще на все города Европы. Она прекрасна не заимственной, а собственной своей

красотою. Мы пригляделись к нашей Москве, а послушайте, что говорят о ней

иностранные путешественники. Недавно я спросил одного из них, как ему показался

наш первопрестольный город.



- Ваша Москва, - отвечал он, - вовсе не походит на то, что мы привыкли

называть правильным, великолепным, изящным, а между тем я не могу ею

налюбоваться. Все, что я до сих пор видел, так огромно, чудно, пестро, так

противоречит нашим западным понятиям и в то же время так прекрасно, что я

решительно очнуться не могу. Одним словом, ваша Москва не город, а "тысяча и

одна ночь", или, лучше сказать, очаровательный, волшебный сон, в котором все для

меня ново.



Я распрощался с господином Дыбковым, пожелал ему счастливого пути и

отправился домой. Спустя месяца полтора после этого явился ко мне поутру

господин Дыбков. Он сказал мне, что, возвращаясь в Петербург, хотел узнать, не

имею ли я каких-нибудь препоручений к моему приятелю. Я поблагодарил его и

спросил, как он провел свое время в губернии, понравился ли ему образ жизни

наших провинциадов, повеселился ли он?.. При этом последнем вопросе господин

Дыбков покраснел.



- Повеселился? - повторил он. - Где-с?.. В этой трущобе? В этих

губернских городах, в которых не имеют никакого уважения ни к званию, ни к

лицам?.. Помилуйте!.. Да можно ли повеселиться там, где живут какие-то мужики,

варвары, которые засели в своих конопляниках да никого и знать не хотят!..

Представьте себе, - продолжал господин Дыбков с возрастающим жаром, -

петербургский жмтель, человек, занимающий такой видный пост... должен был... Вы

не поверите!.. Да, сударь, должен был во всех губернских городах обедать где?.. В

трактирах, сударь! В трактирах!.. Да еще в каких!.. Харчевни мерзкие!.. А туда ж:

ресторации... нумера!.. Хлева, сударь... хлева!..



- Это странно, - сказал я, - у нас в провинциях вообще очень

гостеприимны, и, если приезжий желает со всеми познакомиться, ему стоит только

сделать несколько визитов или привезти с собой хоть одно рекомендательное

письмо...



- Рекомендательное письмо? - повторил с живостью Андрей Евстафьевич.

- Мне рекомендательное письмо, сударь, - подорожная!.. Такой чиновник, как я, в

каком-нибудь провинциальном горрдишке... Да это, сударь, эпоха!.. Нет, признаюсь,

я не ожидал такого разврата в наших провинциях... Все, сударь, потеряно, все!..

Покойный батюшка служил в канцелярии генерал-прокурора, - бывало, поедем не

по службе, а по собственным делам в какой-нибудь губернский город... Господи,

боже мой!.. Все встрепенется!.. Исправник, заседатели в мундирах... Обывательских

лошадей бери безденежно сколько хояешь!.. Что лошади!.. По дорогам лагуны

горят!.. А теперь!.. Скверный дух, батюшка, скверный!.. Представьте себе:

вздумалось мне проездом остановиться отдохнуть в одном уездном городе.

Привезли меня в гостиницу - гадость такая, что не приведи господи! Хуже всякой

конюшни. Вот я посылаю сказать городничему, что такой-то проезжий

петербургский чиновник желает переночевать в городе, но так как городская

гостиница не представляет к сему никаких удобств, то он покорнейше просит

господина городничего приказать отвести ему квартиру в каком-нибудь

обывательском доме. Вот жду: явитсы ко мне сам городничий, вероятно, предложит

свой дом... И что ж, сударь? Человек мой возвращается с ответом: "Скажи, дескать,

твоему барину, что квартиры отводят только для проходящих войск, а если, дескать,

его высокородию не нравится наша гостиница, так он может сам нанять квартиру у

любого обывателя". Разумеется, после такого дерзкого ответа я не мог остаться ни

минуты в этом скверном городишке. Добрался я наконец до епрвого губернского

города, живу в нем сутки, двое... Поверите ли?.. Никому до меня и дела нет!..

Приезжаю в другой губернский город, останавливаюсь в гостинице... Порядочная!..

Довольно чисто, не пахнет ни кислой капустой, ни рыбой... Входит трактирщик:

"Позвольте узнать чин, имя и фамилию". - "Статский советник, братец, Андрей

Евстафьевич Дыбков, чиновник, служащий в таком-то министерстве". Трактирщик в

пояс поклон - и вон! Гляжу в окно: бежит он сломя голову по улице... повстречался

с человеком в треугольной шляпе, по всему видно - квартальный... пошептались;

квартальный сел на извозчика и поскакал. "А-га, - подумал я, - проснулись!" Этак

через полчаса входит мой Алексей и докладывает, что ему на почтовом дворе

сказали, будто бы все лошади в разгоне и только разве к ночи вернутся назад. "Я

было поспорил со смотрителем, - примолвил Алексей. - Да он божится, что

лошадей нет, а ямщики говорят не то; да и сам-то он, проклятый, ухмыляется". -

"Ухмыляется, - подумал я, - вот что!.. Понимаю!.. Ему не приказано давать мне

лошадей: это деликатная манера позадержать меня в городе... Понимаю!.." - "Не

прикажете ли, - спросил Алексей, - сказать трактирщику, что вы изволите здесь

кушать?" - "Нет, братец, погод!и Мне кажется, я буду обедать не здесь... Ступай

себе, поешь; да вынь из чемоддана шкатулку, мундирный фрак и прочее". Вот,

сударь, я выбрился, оделся, сижу себе час, сижу два, сижу три... Что такое? И

скучно, и есть хочется, а гонца ко мне от губернатора нет как нет!.. Видно,

приготовляется - не хочет принять меня по-будничному... Проходит еще час,

другой... Слышу - бьет семь часов! Да этак поздно и у нас в Петербурге не

обедают!.. Я кликнул трактирщика. "Что, брат, губернатор в городе?" - "В городе,

сударь. Сейчас изволил проехать". - "Проехать? Куда?" - "Да, я думаю, никуда,

ваше высокородие; он всегда изволит кататься после обеда". Вот тебе раз!. Что это

все значит?.. "Послушай, любезный, - сказал я хозяину, - мне показалось, что ты

говорил на улице с каким-то квартальным?" - "Гтворил, сударь". - "И этот

квартальный сел на извозчика и поскакал". - "Точно так-с!.. Этот квартальный

надзиратель - мой куманек. Я думал, что вы будете здесь кушать, так просил его

взять в погребке бутылочку хорошего сотернова. Ординарное-то у меня есть, да не

отличное: здешние посетители им не брезгуют, а ваше высокородие дело другое -

вы человек петербургский!.." Прошу покорно, а делать-то нечего! Принимайся за

трактирный обед. "Да ничего, дескать, нет". - "Как так?" - "Ваш человек сказал,

что вы кушать не будете, так для вас ничего не готовлено". Поздравляю: без обеда!..

Признаюсь, Богдан Ильич, в жизнь мою я не спрдился так на самого себя, как в этот

раз... Дурак этакий!.. Уж я видел, какой народ эти провинциалы, - чего тут

ожидать? Да разве есть что-нибудь для них святое?.. Что им такое петербургский

сановник? Они сами господа!.. Вы скажете, что губернатор не знал о моем приезде в

город... Да ка ему, сударь, не знать об этом?.. Уж коли ему не донесли о приезде

такого чиновника, как я, так о чем же ему и доносят?.. Нет, Богдан Ильич, худо,

очень худо!.. Все потеряно, батюшка, все!..



Как я ни желал примирить моего гостя с нашими провинциалами, но он

остался непоколебим и, прощаясь со мною, повторил еще раз, что в наших

губерниях и дворянство, и местное начальство, и вообще все сословия потеряли

всякое уважение к заслуженным лицам, совершенно развратились и что это пагубное

вольнодумство дошло до высочайшей своей стапени; одним словом, добрый и

простодушный Андрей Евстафьевич, вовсе не думая, повторил в прозе то, что сказал

некогда в стихах Боало:



Qui meprise Cotin, n'estime point son roi, Et n'a, selon Cotin, ni Dieu, ni foi, ni loi.



М
Страница 82 из 109 Следующая страница