М.Н.Загоскин Рославлев, или Русские в 1812 году Страница 35

знакома эта фамилия... Кажется, я слышал от Владимира... Не родня ли он Лидиной?..

- Прасковье Соепановне?.. Родной братец.

- Вот это другое дело... Так я могу от него узнать, далепо от ли отсюда деревня Владимира Сергеевича Рославлева.

- Да не близко, ваше благородие! Ведь она по Калужской дороге.

- Ну, так и есть: я знал вперед, что ошибусь!.. Отворяй ворота и проводи меня к своему пооковнику.

- Я, сударь, на карауле и отлучиться не могу; я пошлю с вами ефрейтора. Эй, ребята! слушай команду!.. В сошки!

Воины положили в сошки свои пики и повернулись, чтоб идти в сарай.

- Гаврило! - продолжал урядник, - проводи господина офицера к полковнику.

- К барину? - спросил молодой крестьянской парень.

- Ну да! то есть к его высокоблагородию, дурачина!

- Слушаю-ста! А пику-то оставить, что ль, или нет?

Урядник призадумался.

- Ефрейторы всегда ходят с ружьями, - сказал, улыбаясь, Зарецкой.

- Ну, что стал? возьми пику с собой! - закричал урядник, - да смотри не дразни по улицам собак. Ступай!

Воин, положив пику на плечо, отправился впереди наших путешественников по длинной и широкой улице, в конце которой, перед одной избой, сверкали копья и толпилось много народа.



ГЛАВА II



В белой и просторной избе сельского старосты за широким столом, на котором кипеш самовар и стояло несколько бутылок с ромом, сидели старинные нвши знакомцы: Николай Степанович Ижорской, Ильменев и Ладушкин. Первый в общеармейском сюртуке с штаб-офицерскими эполетами, а оба другие в серых ополченных полукафтаньях. Ильменев, туго подтчнутый шарфом, в черном галстуке, с нафабренными усами и вытянутый, как струнка, казалось, помолодел десятью годами; но несчастный Ладушкин, привыкший ходить в плисовых сапогах и просторном фризояом сюртуке, изнемогал под тяжестью своего воинского наряда: он едва смел пошевелиться и посматривал то на огромную саблю, к которой был прицеплен, то на длинные шпоры, которые своим беспрерывным звоном напоминали ему, что он выбран в полковые адъютанты и должен ездить верхом.

- Что это Терешка не едет? - сказал Ижорской. - Волгин обещался прислать его непременно сегодня.

- Да куда, сударь, - спросил Ильменев, - поехал наш бывший предводитель, Михаила Федорович Волгин?..

- А теперь мой пятисотенный начальник? - подхватил с гордостию Ижорской. - Я послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что емли он пробудет в Москве до завтра, то прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о делах службы, господа! - продолжал полковник, переменив совершенно тон. - Господин полковой казначей! прибавляется ли наша казна?

- Слава богу, ваше высокоблагородие! - отвечал Ильменев, вскочив проворно со скамьи. - Сегодня поутру прислали к нам из города, взамен недоставленной амуниции, пятьсот тридцать три рубля двадцать две копейки.

- А что ж сегодняшний приказ, господин полковой адъютант?

- Готов, Николай Степанович, - сказал Ладушкин, вставая.

- Смотри, смотри, братец!.. опять зацепил шпорами... Ну! вот тебе и раз!.. Да подними его, Ильменев! Видишь, он справиться не может.

- О, господи боже мой!.. - суазал Ладушкнн, вставая при помощи Ильменева, - в пятой раз сегодня! Да позвольте мне, Николай Степанович, не носить этих проклятых зацеп.

- Что ты, братец! где видано? Адъютант без шпор! Да это курам будет на смех. Привыкнешь!

- Так нельзя ли меня совсем из адъютантов-то прочь, батюшка?

- Оно, конечно, какой ты адъютант! Тут надобен провор. Вот дело другое - Ильменев: он человек военной; да грамоте-то мы с ним плохо знаем. Ну, что ж приказ?

- Вот, сударь, готов; извольте прочесть.

- Давай!.. Пароль... лозунг... отзыв... Хорошо! Что это?.. "Воина третьей сотни Ивана Лосева за злостное похищение одного индейского петуха и двух поросят выколотить завтрашнего числа перед фрунтом палками". Дело! "Господин полковой командир изъявляет свою совершенную признательность господину пятисотенному начальнику Буркину..."

- За что?

- За найденный вами порядок и примерное устройство находящихся под командою его пяти сотен.

- Да, да! совсем забыл: ведь я назначил сегодня смотр; но надобно прежде взглянуть, а там уж сказать спасибо.

- Он с полчаса дожидается, - сказал Ильменев. - Извольте-ка взглянуть в окно; посмотрите, как он на своем Султане гарцует перед фрунтом.

- Пойдемте же, господа! Гей, Заливной! саблю, фуражку!

Ижорской, прицепя саблю, вышел в провожании адъютанта и казначея за ворота. Человек до пятисот воинов с копьями, выстроенные в три шеренги, стояли вдольь улицы; все офицеры находились при своих местах, а Буркин на лихом персидском жеребце рисовался перед фрунтом.

- Смионо! - закричал он, увидя выходящего из ворот полковника.

- Хорошо! - сказал Ижорской важным голосом. - Фрунт выровнен, стоят по ранжиру... хорошо!

- Слушай! - заревел Буркин. - Шапки долой!

- Хорошо! - повторил Ижорской, - все в один темп, по команде... очень хорошо!

- Господин полковник! - продолжал Буркин, подскакав к Ижорскому и опустив свою саблю.

- Тише, брктец, тише! Что ты? задавишь!

- Господин полковник!..

- Да черт тебя возьми! Что ты на меня лезешь?

- Честь имею рапортовать, что при команде со. стоит все благополучно: двое рядовых занемогли, один урядник умер...

- Хорошо, очень хорошо!.. Да осади свою лошадь, братец!.. Э! постой! Кто это едет на паре? Никак, Терешка? Так и есть! Ну что, брат, где Волгин?

- Извошил остаться в Москве, - отвечал слуга, спрыгнув с телеги, которая остановилась против избы.

- А скоро ли будет назад?

- Не могу доложить. Он послал меня вчера еще вечером; да помеха сделалась.

- Что такое?

- У самого Ростокина выпрягли у меня лошадей, говорят, будто под казенные обозы - не могу сказать. Кой-как сегодня, и то уже после обеда, нанял эту пару, да что за клячи, сударь! насилу дотащился!

- Ну, что слышно нового?

- Николай Степанович! - сказал Ладушкин, - позвольте доложить: здесь не место...

- Да, да! в самом деле! Господин пятисотенный начальник! извольте распустить вашу команду да милости прошу ко мне на чашку чаю; а ты ступай за нами в избу.

- Слушай! - заревел опять Буркин. - Шапки надевай! Господа офицеры! разводите ваши сотни по домам. Тише, ребята, тише! не шуметь! смирно!

Через несколько минут изба, занимаемая Ижорским, наполнилась ополченными офицерами; вместе с Буркиным пришли почти все сотенные начальники, засели вокруг стола, и господин полковник, подозвав Терешку, повторил свой вопрос:

- Ну что, братец, что слышно нового?

- Да что, сударь! говоярт, французы идут прямо на Москву.

- А где наши войска?

- Не могу доложить.

- Неужели в самом деле, - закричал Буркин, - Москвы отстаивать не будут и сдадут без боя?.. Без боя!.. Ну как это может быть?

- Эх, батюшка Григорий Павлович! - перервал Ладушкин, - было бы чем отстаивать, и когда уж все говорят...

- Ан вздор, не все! Вчера какой-то бедный прохожий меня порадовал. Он сказал мне, что ведено всему нашему войсау сбираться к Трем горам.

- И вы, сударь, ему поверили? - спросил насмешливо Ладушкин.

- И поверил, и на водку дал.

- Чай, двугривенный или четвертак? Ведь вы человек тороватый!

- Нет, на ту пору у меня мелочи не случилось.

- Что ж вы ему дали? Уж не целковый ли?

- Нет, братец! я дал ему синенькую - да еще какую! с иголочки, так в руке и хрустит! Эх! подумал я, была не была! На, брат, выпей за здоровье московского ополчения да помолись богу, чтоб мы без работы не остались.

"Пять рублей! - повторил про себя Ладушкин. - Ну, подлинно: глупому сыну не в помощь богатство!"

- И в Москве об этом народ толкует, - сказал слуга. - Да вот я привез с собой афишку, которую вчера пт городу разносили.

- Что ж ты, братец! - закричал Ижрской, - давай сюда!.. Постой-ка! подписано: граф Растопчин. Господин адъютант! - продолжал он, - извольте прочесть ее во услышание всем!

Ладушкин взял афишу, напечатанную на небольшой четвертке, и начал читать следующее:

- "Братцы, сила наша многочисленна и готова положить живот, защищая отечество. Не пустим злодея в Москву; но должно пособить и нам свое дело сделать. Грех тяжкой своих выдавать! Москва - наша мать; она вас поила, кормила и богатила. Я вас призываю именем божией матери на защиту храмов господних, Москвы, земли русской. Вооружитесь кто чем может - и конные и пешие; возьмите только на три дня хлеба, идите со крестом. Возьмите хоругви из церквей и с сим знаменем сбирайтесь тотчас на Трех горах. Я буду с вами, и вместе истребим злодея. Слава в вышних - кто не отстанет! вечная память - кто мертвый ляжет! горе на Страшном суде - кто отговариваться станет!"

- Ну, вот! - вскричал Буркни, - ведь прохожий-то правду говорил. Эх, жаль, что я не дал ему красненькой.

- Однако ж, - заметил Ильменев, - в этом листке о московском ополчении ни слова не сказано.

- Да неужто ты думаешь, - возразил Буркни, - что когда другие полки нашего ополчения присоединены к армии, мы стаоем здесь сидеть, поджавши руки?

- Прикажут, так и мы пойдем, - сказал Ижорской.

- А без приказа соваться не надобно, - примолвил Ладушкин.

- Дай-то господи, чтоб приказали! - продолжал Буркин. - Что, господа офицеры, неужели и вас охота не заибрает подраться с этими супостатами? Да нет! по глазам вижу, вы все готовы уменеть за матушку-Москву, и, уж верно, из вас никто назад не попятится?

- Назад? что вы, Григорий Павлович? - сказал один, вершков двенадцати, широкоплечий сотенный начальник. - Нет, батюшка! не за тем пошли. Да я своей рукой зарежу того, кто шаг назад сделает.

- Слышишь, брат Ладушкин? - сказал Буркин, - а с ним шутки-то плохие: ведь он один на медведя ходит.

- Оно так, сударь! - возразил Ладушкин, - да если б у нас хоть ружья-то были!

- А слыхал ли ты, брат,
Страница 35 из 67 Следующая страница