LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Евгений Замятин УЕЗДНОЕ Страница 9

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    ничиха, толстая дура, что за провинциальная манера делать все жирным..."

    - Так, я говорю, полковник...

    - Ах, отстаньте, рпди Бога! Пишите, что вам угодно. У меня ужасно живот болит.







    22. ШЕСТЬ ЧЕТВЕРТНЫХ



    Как забрали Тимошу, никто даже и не удивился.

    - Давно туда и глядел.

    - Язык-то распускать он мастер был. Непочетник! О Боге-то все равно вон как об лавочнике Аверьяне разговаривал.

    - И всюду, куда не следует, носом совался, обо всех судил. Скажи пожалуйста, какая нашлась Маремьяна-старица - обо всех печалится.

    А Моргунов сказал:

    - Такие головы у нас недолго держатся. Вот мы с Барыбой поживем.

    Похлопал Барыбу по спине и поглядел на него иконописными своими глазищами, не то презрительно, не то ласково: поди-ка у него разбери - притворник он.

    Вечером в тот же день Семена Семеныча к себе пригласил исправник Иван Арефьич - на чашку чаю. И умолял Христом-Богом:

    - Наставьте вы этого своего... кае его там... на путь истинный. Ну да, Барыбу-то этого. Чтобы поопределенней как-нибудь на суде показал. Я ведь знаю, он у вас специалист, ну чего там, чего там, люди свои. Ей-Богу, они мне всю шею отвертели, губернские эти, разделаться бы с ними - да и с колокольни долой. А уж этот полковник с своими привередами: то ему не так, это не эдак...

    Поторговались, сошлись на шести четвертныэ.

    - Ну, чего там мало - не мало. И этому... как его... местишко какое-нибудь можно, Барыбе этому устроить. Чего ж еще лучше? Ну, писарем там, урядником...

    А на другой день, за кронберговским пивом, Моргунов подходами всякими подходил к Баоыбе, улещал его. Барыба все мялся.

    - Да мы с ним вроде приятели были, чудно очень как-то, неловко.

    - Эх, милый, нам ли с тобой стесняться да думать над чем-нибудь ?С головою ведь увязнем, сгинем. Как это в сказке какой-то: оглянуться - помереть со страху. Так уж лучше без оглядки. Да оно ведь до суда-то еще и далеко. Коли оскомина будет - отказаться успеешь.

    "А и правда, черт с ним, все равно чахотка там эта... А тут бы местишко еще если заполучить... Что же, весь век, что ли, с хлеба на квас?" И вслух Барыба сказал:

    - Разве что для вас только, Семен Семенч. Кабы не вы - ни за что.

    - Кабы не я... Да я, голубь, знаю, что без меня такого бы сокровища из тебя не вышло. Ни то бы, ни се. А теперь...

    Он помолчал, потом вдруг нагнулся к Барыбину уху и шепотом:

    - А тебе черти не снятся? А я каждую ночь во сне вижу, каждую ночь - понмиаешь?







    23. МРАШ НАДОЕДНЫЙ



    Согласился, и к исправнику ходил, и исправник кучу целую денег дал и наобещалт акого... Тут бы Барыбе и радоваться. А вот - нудило что-то, мешало. Какой-то вот комарик маленький, мураш, залез в нутро и елозит там, и елозит, и никак его не поймать, не раздавить.

    Ложился спать Барыба и думал:

    "Завтра вечером. Значит, еще целый день до суда. Захочу вот, пойду и откажусь. Сам себе господин".

    Спал и не спал. И все будто додумывал во сне недодуманную какую-то мысль:

    "Да и жизни-то всего в нем полвершка".

    И опять снилось уездное, экзамены, пор, засовывающий бороду в рот.

    "Опять провалюсь, второй раз",- думал Барыба.

    И додумывал:

    "А мозговатый он был,- Тимоша, это уж правду сказать".

    "Почему "был"? Как же "был"?"

    Совсем распялил в темноте свои глаза и не мог больше спать. Елозил мураш надоедный, томил.

    "Почему "был"?"







    24. ПРОЩАЙТЕ



    Поздно уж, о полдень, проснулся Барыба в Стрелецкой своей комнатушуе: все кругом было светлое, ясное, и таким простым все открылось, что нужно было на суде сделать. Будто ничего этого, что ночью томило,- ничего такого и не было.

    Принесла Апрося самоварчик, ситный и стала у порога. Рукава засучены, левую ладонь - под локоть правой руки, а на правую руку немудрую свою голову положила. И слушать бы Анфима Егорыча, слушать, вот так стоять, ужахаясь, вздыхая жалобливо, покачиввая головой сердобольно.

    Кончил Барыба чай пить. Сюртук Анфиму Егорычу подала Апрося и сказала:

    - Чтой-то весел ты нынче, Анфим Егорыч. Али деньги получать?

    - Получать,- сказал Барыба.

    На суде Тимоша - ничего, бодрилвя, вертел головкой, и шея у него была длинная, тонрнькая, такая тоненькая - поглядеть страшно.

    А чернявый мальчишечка совсем какой-то чудной был: осел весь, вроде как бы у него все кости стали вдруг мягкие, растаяли. Так и валился на сторону. Конвойный то и дело выправлял его и прислонял к стенке.

    Барыба говорил уверенно и толково, но торопился: все же отсюда поскорее бы куда-нибудь уйти. Когда он кончил, прокурор спросил:

    - Что же вы раньше-то молчали? Столько ценного материала.

    Суд собрался уходить уж, как Тимоша вскочил вдруг и сказал:

    - Да. Ну, так прощайте, все!

    Никто не ответил.







    25. УТРОМ В БАЗАРНЫЙ ДЕНЬ



    Утром, в веселый базарный день, перед острогом, перед местами присутственными - визг поросят, пыль, солнце; запах от возов с яблоками и лошадей; спутанный, облепленный базарным гамом колокольный звон - где-то идет крестный ход, просят дождя.

    Исправник Иван Арефьич, в позеленелом мундире, с папиросой-пушкой, довольный, вышел на крыльцо и сказал, строго глядя в толпу:

    - Преступники понесли законное наказание. Пре-ду-пре-ждаю вас...

    В толпе, тихой, вдруг зашуршало, закачалось: как в лесу налетел ветер.

    Кто-то скинул шапку и перекрестился. А в задних рядах, подальше от исправника, голос сказал:

    - Висельники, дьяволы!

    Иван Арефьич круто повернулся и ушел. И сразу перед крылечком - как проснулись. Загамели все сразу, поднимались руки, всякому хотелось, чтобы его-то и услышали. Отмахивал саженки рыжий мещанин.

    - Врут, не повесили,- убежденно говорил он.- Немысленное дело: как это можно живого повесить? Да нешто он дастся, живой-то? Руками, зубами будет... А чтоб живой дал себе на шею вздеть - да нешто это мысленное дело?

    - То-то вот и оно, образование-то, книги-то,- говорил старик из торговцев.- Тимошка-то, он не в меру умен был, Бога забыл, вот оно...

    Рыжий мещанин злобно поглядел на старика сверху и увидел, что из ушей у него растут волосы, длинные и седые.

    - Молчал бы, сам в гроб глядишь,- сказал рыжий.- Гляди, из ушей уж волосы выросли.

    Старик повернулся сердито и, вылезая из толпы, бормотал:

    - Развелись всякие... Кончилось в посаде старинное житье, взбаламутилм, да.







    26. ЯСНЫЕ ПУГОВИЦЫ



    Белый, ни разу не стиранный еще китель, серебряные солнышки пуговиц, золотые жгуты на плечах.

    "Мать пресвятая! Неужели это правда? Балкашинский двор и все такое - а вот теперь иду я, Барыба, в погонах?"

    Пощупал: тут, есть. Ну, стало быть, правда.

    О т нотариуса, из подъезда с вывеской, вышел с сумкой почтальон Чернобыльников. Остановился, приглядывался. Отдал честь, балуясь:

    - Господину уряднику.

    А Барыба захолонул от гордости. Небрежно подбросил к козырьку руку.

    - Давно произвели?

    - Да вот, дня три. Китель только нынче кончили. Хлопот теперь - форму шить.

    - Ва-ажно! Начальство, стало быть? Ну, честь имею.

    Распростились. Барыба шел дальше: надо сегодня являться к исправнику. Шел и сиял, сытый собою, майским солнцем, погонами. И улыбался четырехугольной улыбкой.

    У острога Барыба остановился, спросил у будочника:

    - Иван Арефьич у себя?

    - Никак нет, уехали на убийство.

    И будочник, от которого когда-то прятался воровавший по базарам Барыба,- будочник вежливо козырнул.

    Барыба даже и рад был, что исправник уехал на убийство: походить бы еще по солнцу в новом кителе, и чтобы все козыряли. "Эх, хорошо жить на свете! И дурак же - чуть-чуть было не отказался". Сжимались железные челюсти,- разгрызть бы теперь какие-нибудь самые крепкие камушки, как бывало в уездном.

    - Эге-э! Вот что! Вот когда к отцу-то пойри. Дурак старый - прогнал, а пусть-ка теперь поглядит.

    Мимо чуриловсеого трактира, мимо пустых ярмарочных ларьков, по тротуару из прогнивших досок, а потом и совсем без тротуара, переулочком - по травке.

    У обитой оборванной клеенкой двери - эх, старая знакомая! - остановился на минуточку. Почти что любил отца. Э, да что там, весь посад бы сейчас расцеловал: как же не расцеловать, когда в первый раз надет китель с погонами, с ясными пуговицами.

    Постучал Барыба. Вышел отец. У-у, брат, постарел-то как! Седая щетина на щеках, спустил очки на нос, добго глядел. Узнал - не узнал, кто его знает - молчит.

    - Чего надо? - буркнул.

    Ишь, сердитый какой. Ну, не узнал, ясно дело.

    - Ну, не узнаешь, старик? А прогнал-то меня, помнишь? Однако, теперь вот - видишь. Три дня как произвели.

    Старик высморкался, вытер пальцы о фартук и спокойно сказал:

    - Слышал об тебе, слышал, как же. Добрые люди говорят.

    Опять посмотрел поверх очков спокойно.

    - И про Евсея, про монаха. И про портного тоже.

    Запрыгала вдруг седая щетина на подбородке.

    - И про портного, как же, как же.

    И вдруг весь затрясся старик и завизжал, забрызгал слюной.

    - Во-он из мово дому, вон, негодяй! Я т-тебе сказал, чтоб ты не смел к порогу мому приступать. Пошел во-он, вон!

    Очумелый, вытаращил глаза Барыба и стоял, долго никак не мог понять. Когда прожевал, молча повернулся и пошел назад.



    * * *



    Мутнело уже на улице. Сумрачный ветерок потягивал из окна.

    В чуриловском трактире за столиком, расставив ноги, руки в карманах, сидел Барыба, здорово уже нагрузившись. Бормотал под нос:

    - Ну, и наплевать. Из-з ума выжил. Нап-плевать...

    Но уже осело что-то на дне, замутило что-то. Не было веселого майского дня.

    В уголку против Барыбы примостились у столика трое краснорядских приказчиков: один, пригнувшись, рассказывал что-то, двое слушали. И вдруг все трое грахнули, залились. Должно быть, что-нибудь уж очень чудное

    - А-а, так? А-а, ты так? Так я им, й-я им п-покажу всем,- бормотал Барыба под нос.

    Глаза у него заплыли, щерился злой четырехугольный рот, напряглись жевательные железные желваки. Приказчики опять весело гархнули. Барыба вынул вдруг руку из кармана и постучал ножом по тарелке - пьяными, спотыкающимися ударами.

    Подскочил половой, Митька-скугаревая башка, нагнулся, ухмыляясь одной щекой, обращенной к приказчикам, и выражая почтенье другой щекой - господину уряднику. Приказчики вытянули носы и слушали.

    - Пс-слушай. С-скажи им, что й-я им не п-пзволяю смеяться. Й-я им... У нас теперь смеяться с-строго не д-дозволяется... Нет, пс-стой, я сам!

    Покачиваясь, огромный, четырехугольный, давящий, он встал и, громыхая, задвигался к приказчикам. Будто и не человек шел, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба.



    1912
    Страница 9 из 9 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.