Евгений Замятин Алатырь Страница 1

Евгений Замятин



Алатырь



1. ОТ ГРИБОВ ПРИНАСЛЕДНО



На том самом месте, где раньше грибы несчетно сидели кругом алатыря-камня,- тут нынче город осел.

И у жителей тех, видимо, дело - от грибов принаследно, пошло плодородие прямо буйное. Крестили ребят оптом, дюжинами. Проезжая осталась только одна улица: вышел указ - по прочим не ездить, не подавить бы младенцев, в изобилии ползающих по травке.

Так бы и впредь под благословением Божиим городу жить, да вышло такое дело: царь турецкий войною пошел. Народу побили видимо-невидимо. Приехал тут из губернии начальник и строго-настрого приказал: через год - была чтоб тыща младенцев, и больше никаких. Потому - война.

Алатырцы не выдали: поставили тыщу, да с гаком еще. А начальник-то - возьми да и похвали:

- Богатыри! Исполать, мол, вам.

Ну, с глазу, конечно, и съел. Перестали в Алатыре мужние жены детей приньсить. А еще того хуже: как вот рыба в реке переводится - так перевелись в Алатыре все женихи. И пошло, и пошло неплодие.

Срам обуял неслыханный: вековуши - в Алатыре, а? Сроду того не бывало. И не то чтобы как, а и в самых в первых домах; у протопопа соборного - раз, у Родивона Родивоныча у инспектора - два, у исправника... Уж на что исправник сам, и у него на руках - Глафира.

А ведь только поглядеть на Глафиру: ростом высошенька, волос русый, глаз сверкучий, вся наливная - как спелая рожь. На рояле Глафира может: Касту Диву, Дунайские волны. И такая, поди ж ты, немужней осталась, не нынче завтра начнет осыпаться.

Целый день в исправницком доме кукушкой кукует гулко тоска. А чуть засинеет вечер - Глафира к окну: напротив, через дорогу, номера для приезжающих купца Агаркова - не загорится ли там огонек?

Будто - загорелся. Горбоносый, сел кто-то к столу писать. Завтра утром, чуть свет, к Глафире в окошко постучтт половой из номеров: "От барина - вам письмо..."

И жарко живет Глафира всю ночь. Утром - нету письма. Ну, что ж, стало быть, завтра принесут.

Долго ли, коротко ли, но только в одно воскресное утро - из номеров половой и впрямь заявился с письмом. Запершись в светелке своей, разорвала Глафира конверт

"Милостивая государыня. Зная вашу красоту и любезность, осмелюсь предложить вам..."

Руки затряслись, буквы запрыгали от радости.

"...наилучшую рисовую пудру, а также спермацетовые личные утиральники..."

В тот день Глафира к обеду вниз не сошла: заперлась в своей светелке, просидела весь день. Вечером в столовой уставилась - и битый час, как пришитая, глядела в клетку с кенарем и с кенаркой (выписал ей исправник из Мьсквы специально). Глядела, глядела, да вдруг как схватит клетку-то эту, да об пол ка-ак шваркнет: от кенаря с кенаркой только мокро осталось. А уж когда ей исправник слово сказал, что, мол, этак нельзя с подарками, она так раскричалась, растопалась - еле исправник ноги унес.

Исправник с исправничихой держали совет: что такое с Глафирой? С чего девка сбесилась?

- Эка штука, пудры ей предложили. Разве это инцидент? - удивлялся исправник. И все свои брюки подтягивал, все подтягивал: это всегда было у исправника знаком душевнного волнения.

А брюки носил исправниу, на вате стеганные простудлив был очень, сложения слабого - замухрыш одно слово. Зато уж исправничиха - женщина росту серьезного, бурудастая, грудастая, а глас у ней - трубный. Как крикнет на мужа, трубным-то гласом

- Да ты что там мямлишь? Инцыдент, инцыдент. Какой ты есть градоначальник, ежели, как дочь свою пристроить, не изобретешь?

Подумал-подумал Иван Макарыч - и, видно, придумал что-то: наверх, на исправничиху, поглядел этак гордо.

- Я-то? Не изтбрету? Очень даже просто: надо Глафирочку на службу определить. С ритуальной, так сказать, целью. Поняла?

Почесала исправничиха в голове спицей. - А и верно, глядишь. Ума ты палата, Иван Макарыч.



Сказано - сделано. Ходит Глафира на телеграф, год и другой. А к ритуальной цели - ни на шаг. Хоть бы так, для виду, кто приволокнулся: никого.

Тут Иван Макарыч рукой махнул на Глафиру, на все - и в кабинет заперся. Уж если по правде - так только в кабинете у Ивана Макарыча и была настоящая жизнь. Незабвенные часы тут проводил Иван Макарыч, здесь возникали все великие и многочисленные его изобретения: состав для полнейшей замены дров в безлесных местах; тайан приготовлять не уступающий настоящему искусственный мрамор; особливый способ домашним путем производить отменные стекла для зрительных труб. И наконец, это многообещающее открытие последних дней: секрет печь хлебы не на дрожжах,к ак все, а на помете голубином, отчего хлебы будут вкуснейшие и дешевые гораздо. В какой-то книжке старинной откопал исправник этот секрет - и взялся за дело.

Иван Макарыч та полагал: делать - так уж делать на широкую руку, а не то чтобы там. Задешево, по случаю, приобрел восемпадцать пудов муки. А там - пекаря свои, даровые: арестанты из острога. Голубиный - не покупать этот самый...

- Пеки, ребята, сыпь в мою голову!

Пекли калачи, пекли. Таскали арестанты, таскали. Сперва в кабинет. Кабинет завалили, вылезли в зал, под рояль, на рояль. А кругом калачей Иван Макарыч гоголем ходит.

В ту пору исправничиха на богомолье была, у Стефана Бошящего, у прозорливца. Вернулась, калачи увидала, да как взъестся, трубным-то гласом:

- Да, Господи-батюшко! Придумал ведь тоже: на голубином! Весь дом напоганил теперь...

- Да ты - на, отведай сперва, а потом толкуй.

- Чтобы я - да этакую погань? Да избави меня Бог, я еще в своем уме. И завтра же чтоб было чисто, хоть за окно. А то... знаешь?

Знал Иван Макарыч. Загорюнился, жалко нещечко-то свое кидать вон. Эх, как бы это... Подтянул исправник свои ватные брюки раз и другой.

- Бба-а! А Потифориха-то? А ну, Кошкарев, доставь.

Торговала на базаре Потифорна, Псалтырь читала, всякую боль заговаривала: от грызи, от срыву, от свербежа, от сглазу, от всего облегчить могла на все руки. На отшибе, в завалящем проулке, разыскали Потифонну и мигом представили перед исправника. Отмахнула Потифорна поясной поклон: зачем, мол, понадобилась?

- Да что, Потифорна, с докукой к тебе. Калачи, вот видишь? Возьмись-ка на базаре, продай, а уж я...

- И-и, отец, нам ли тебе не служить? Только молви.

Петр-Павел рябинник минул, пошли уж студеные утренники. Взяла с собой на базар Потифорна с угольем теплым горшочек и, сидя на том горшочке, торговала три пятницы калачом.

- Э-эх, калачи хороши - для спасения души, по-осненькие!

Рядом слепец, с деревянной баклушей, свою присказку ведет:

- Пр-равославные христианушки, от роду-рода-ро-дов, от веку-века веков, солнца кра-асного...

А зипун - чередом идет, кто с новой дугой, кто с лыком, кто с поросенком - дешевый калач закупать.

Через три пятницы пришла Потифорна к исправнику.

- Так, мол, и так, расторговалась вашей милости калачами, ни одного не осталось.

Иван Макарыч уж вот как доволен: не для-ради денег, а для-ради чести своей пред исправничихой.

- Ну, Потифорна, проси, чего хочешь, так ты меня ублажила.

- Уж коли милость твоя такая, так нельзя ли, отец, Костюньку мово в люди бы вывесоь? В чиновники то есть. Хороший он малый, да только вот...

- Что - только?

- К сочинениям пристрастен. Сочинения, батюшка, все сочиняет, и день - и ночь, и сидит - и спдит, уж такое мне горе. Да вот, глянь-ка, милостивец.

Покопалась за пазухой, вытащила Потифорна прошение, сочиненное Костюней на случай неизвестного благодетеля.

- Мм... да, скоропись хорошая,- поглядел исправник.

"Прошение. Я обладаю естествнной любознательностью ко всему ученому миру, в связи чего решил подготовить себя к литературной службе. И просьба к помощи, в виду неимрния аванса прямо посещать училищную скамью.

Моя краткая биография из жизни: я воспитан в кругу нежных забот единственной матери, но не могу отплатить ей тем же, и хотя бы к старости лет ей пожить арзвязно.

Вот прискорбный факт покинутых строт. Подпись: Константин Едыткин".

Походил исправник, подумал. Прошение - ничего, забористое, надо бы малого устроить, как-нибудь надо бы...

- Ну, а что, например, ежели мы его на телеграфиста приготовим, а? Глафира моя - она ведь по этой части.

- На телергафиста? На чиновника? - затряслась Потифорна.

- Ну да, на чино...

И кончить исправник слова не успел, как Потифоорна в ноги - кувырь. Только и видать: пучочек седых волос на затылке да куча старушечьего темного платья. Искусница Потифорна - поклоны бить.





2. КОШКА МИЛКА ИСПРАВНИЦКАЯ



Поутру на Покров нашлась кошка Милка исправницкая. Теперь лежала белая Милка в Глафириной комнатушке на антресолях, лежала - и молоком кормила своих четырех младенцев. Мурлыкала, жмурилась, вся извивалась белая Милка, сладко терзаемая четверкой розовых ртов.

Тау это пронзило Глафиру, так замолилась, вся нецелованная, так запросила грудь касаний нежного рта, что хоть на стену лезь. А стены - гладкие, нет ни сучка, ухватиться не за что.

И вдруг нашла, ухватилась: вспомнила - толковал вчера исправник про какого-то Костю. Господи, может, Костя этот самый... Загорелось - сейчас же, сию же минуту туда поехать.

Для праздника, для Покрова, последний раз грелоо солнце. В завалящем проулке мирно купались куры в кучах назолу. Потифорна пред окошком читала акафист Пресвятей Богородице.

И вот - неслыханное дело - загремел тарантас в проулке. Ахнули куры, брызнули из-под копыт, акафист полетел на пол со страху.

"Батюшки, барышня исправникова! А дом не прибрат, а Коська - обормот чистый..." - кинулась Потифорна к Крсте с новым пинжаком.

- Да руки-то, оголтень, тьфу... Руки-то суй сорей! И, обернувшись к двери,- соловьем тотчас же:

- Ма-атушка-барышня! Радость-то нам какая нынче для Покрова... Костюня, да кланяйся же!

Длинный, как скворешня, Костя нескладно поклонился, на жалостно-тонкой шее болтнулась большая голова. Был он похож на тольпо что вынутого из яйца цыпленка: такие же они бывают длинношеие, все к костям прилипло, и качаются.

"Нет, не он..." - в тоске еще пущей заметалась Глафира около гладких стен. Мелькало в глазах засиженное мухами, как будто небритое море. Мелькал в глазах верхом на белой лошади генерал, разрезанный пополам, как яблоко.

Потифорна совала Глафире в руки какую-то баночку.

- Кофий это, барышня, кофий. Врт сейчас заварю. Пять лет берегла для гостя дорогого, вот погляди-ка сама, какой кофий-то... В Воронеже покупала, где Митрофаний-угодник.

Взяла Глафира баночку. Был на баночке белый лев, похожий на кошку Милк
Страница 1 из 6 Следующая страница