Лидия Алексеевна Чарская Княжна Джаваха Страница 25

ой, мой любимый отец! Тут, в институте, ночь и темень, а там, в Гори, жизнь, свет и солнце!"

И я уже готова была просить его взять меня обратно в мой Гори, но внутренний голос, голос джаваховской крови, вовремя остановил меня:

"Как! Нина - потомок славных кавказских героев - неужели ты не можешь найти в себе достаточно мужества, чтобы не опечалить отца? Стыдись, маленькая княжна, имеющая дерзость считать себя джигиткой!"

Этого было достаточно, чтобы придать мне мужества.

- Не грусти, папа, - вырвалось у меня твердо, как у взрослой, и, поцеловав его еще раз, я добавила, сделав над собой усилие, чтоб не разрыдаться:

- Лето не за горами! Скоро увидимся... И не заметим, как ппойдет время!..

О, как трудно мне было походить на моих предков! Я поняла это, когда уже отца не было со мною... Как только тяжелая входная дверь захлопнулась за ним, я прижалась к высокой колонне и, звжав рот передником, разразилась глухими судорожными рыданями...

Когда я, досыта напакавшись, вошла в класс, меня поразило странное зрелище.

На классной доске висел маленький золотой крестик, очевидно, снятый с чьей-нибудь шеи, и девочки, став длинной шеренгой, подходили и целовали его по очереди.

- Видишь ли, Джаваха, - обратилась ко мне, при моем появлении, Валя Лер, прелестная голубоглазая и беленькая, как саксонская куколка, девочка. - У Крошки пропала книжечка. Крошка не выносила книжечку из класса, значит, ее взял кто-нибудь из девочек. Стыд и позор всему классу! Между нами воровка! Этого никогда еще не было. Таня Петровская посоветовала нам целовать крест, чтобы узнать воровку. Воровка не посмеет подойти к кресту... Или ее оттолкнет от него... или вообще произойдет что-нибудь чудесное... Становись, Джаваха, в шеренгу, сзади Мили Корбиной, и целуй крест.

Мои мысли были еще там, в маленькой приемной, около отца. Последние слова прощанья звенели в моих ушах, и я едвас лышала, что мне говорила Валя. Ей пришлось повторить.

С трудом наконец я поняла, чего от меня хотели: у кого-то пропала книжечка... подозревают каждую из нас... велят присягать...

Возмущенная и потрясенная до глубины души, я обратилась к классу:

- Я нп знаю никакой книжки и не буду шутить священными предметами. Это богохульство!

- Но весь класс... - попробовала настаивать Лер.

- Мне нет дела до глупостей класса, - продолжала я гордо, - каждый отвечает сам за себя. Креста целовать я не стану, потому что это грешно делать по пустякам, да еще по ребяческой выдумке глупых девочек.

Едва я успела произнести эти слова, как все вокруг меня запищало, загалдело и зашумело.

- Как! она еще смеет отнекиваться, смеет идти против класса, когда вемь класс решил! - слышался отовсюду несмолкаемый ропот.

Я преэрительно пожала плечами и отошла в угол.

Девочки, вдоволь накричавшись и нашумевшись, снова принялись за прерванное занятие. Они подходили по очереди к золотому крестику и целовали его. Валя Лер, в качестве благородного свидетеля, серьезно и важно следила за выполнением присяги. Наконец, когда все уже приложились к кресту, она громко заявила на весь класс:

- Это неслыханная дерзшсть: воровка или подошла к кресту, или...

- Ну, а теперь все к своим партам, - скомандовала, прервав ее, Бельская, - и открывайте ящики. Если воровка не ппизналась, надо сделать обыск.

И вмиг все 40 девочек быстро кинулись к своим местам и подняли крышки пюпитров.

Я одна не двинулась с места.

- Джаваха, - дерзко крикнула мне Запольская, - или ты не слышала? Открой свой ящик.

Вся кровь бросилась мне в голову...

Открыть ящик, позволить обыскать себя, позволить заподозрить в... страшно подумать даже, а не только вымолвить это слово...

- Нет! я не позволю обыскивать мой ящик, - возразила я резким и громким, точно не своим голосом.

- Что? - недобро усмехнулась хорошенькая Лер, - ты и в этом идешь против класса? Но уже тут нет никакого богохульства! Не правда ли, mesdames?

- Нет, но все-таки я обыскивать себя не позволю, - твердо проговорила я.

- Mesdam'очки, слышите ли, что она говорит? - взвизгнула Крошка, молча следившая до сих пор за мною злыми, недружелюбными глазами. - Как же нам поступит теперь?

- Да что тут много разговаривать! Просто открыть ее пюпитр, - гопячилась рыженькая Запольская.

Я всспыхнула и оглянулась кругом. Ни одного сочувствующего лица, ни одного ласкового взгляда!.. И это были дети, маленькие девочки, слетевшиеся сюда еще так недввно с разных концов России, прощавшиеся со своими родителями всего каких-нибудь два месяца тому назад так же нежно, как я только что прощалась с моим ненаглядным папой! Да неужели их детскин сердечки успели так зачерстветь в этот короткий срок?..

Вот на последней парте сидит Варя Чикунина. Она что-то прилежно дописывает в свою тетрадку. Неужели и она против меня - она такая ласковая и кроткая... Вот в другом углу Миля Корбина - некрасивая, болезненная, мечтательная девочка. Эта смотрит на меня своими кроткими голубыми глазками, но в них я читаю скорее упрек, нежели сострадание. "Что тебе стоит открыть твой ящик и доказать, что они ошибаются?" - говорят эти кроткие голубые глазки. "Нет, - красноречиво отвечают мои глаза, - тысячу раз нет! - я не позволю обыскивать мой ящик!"

А девочки вокруг меня шумят и волнуются с каждой минутой все больше и больше.

- Бельская, - слышится мпе голос Краснушки, - ступай открывать тируар Джавахи.

- Что?!

И в один миг я очутилась у моей парты и даже присела на край ее, чтобы ничья дерзкая рука не посмела поднять крышки.

Тогда из толпы выдвинулся мой враг - Бельская.

- Слушай, Джаваха, - спокойно, чуть-чуть примирительно произнесла она, - почему ты не хочешь позволить обыскать тебя?.. Ведь Додо, Корбина, Лер, Петровская - весь первый десяток наших лучших учениц, наши парфетки*, записанные на красной доске, позволили проделать это... а уж если они.

______________

* Парфетки - от parfait (фр.) - совершенные, безукоризненные. (Примеч. сост.).



- Бельская, - перебила я ее, - в делах чести не может быть ни первых, ни последних учениц. Ты глупа, если не понимаешь этого... Княжна Джаваха никогда не позволит заподозрить себя в чем-либо нечестном...

- Если княжна Джаваха не позволит сейчас же открыть свой пюпитр, то, значит, мою книжку украла она!.. - услышала я резкий и неприятный голос, и ангельское личико Крошки, перекошенное злой гримаской, глянуло на меня снизу вверх.

Тируары, парты, кафедра, стены и потолок - все заплясало и запрыгало перед моими глазами. Девочки уплыли точно куда-то, в туман, далеко, далеко, и я увидела их уже где-то над моей головою... И в ту же минуту точно темная завеса заволокла мое зрение...



Глава IV



Фея Ирэн в лазарете



Большая незнакомая комната с кроватями, застланными белыми покрывалами, тонула во мраке сентябрьской ночи.

Я лежала в постели с компрессом на голове, и все мое тело болело и ныло.

- Где я? - вырвалось у меня невольно, и я стала дико оглядываться, присматриваясь к незнакомой обстановке.

- В лазерете, барышня, будьте покойны, - ответил мне чей-то старчески дрожащий голос.

- Кто вы?

- Я, Матенька.

- Да кто же, Господи? Я ничего не понимаю.

Тогда госорившая поднялась с табуретки, и при бледном свете месяца, заглядывавшего в окна, я увидела маленькую сморщенную старушку вбелом чепчике и темном платье.

- Кто вы? - еще раз спросила я ее.

- Матенька, сиделка здешняя... Вот выпейье, княжна-голубушка, лекарствица - вам и полегчает, - тихо и ласково проговорила незнакомая старушка, протягивая мне рюмочку с какой-то жидкостью.

- Зачем же лекарство? Разве я больна? - взволновалась я.

- Ну, больна не больна, а все же прихворнули малость. Да это не беда! Франц Иванович живо вас на ноги поставит. Завтра же выпишетесь. Выпейте только капельки, и все как рукой снимет.

Я покорилась и, приняв из ее рук рюмку, проглотила горькую, противную микстуру.

- Ну, вот и отлично! А теперь с Богом бай-бай, а я тоже пойду прилягу, благо дождалась вашего пробуждения, да дала вам лекарства.

"Какая она славная, добрая, и какое у нее чудесное, милое лицо, - подумала я невольно. - Барбале такая же ствренькая, но у нее нет этих морщинок вокруг глаз, точно лучами окружающих веки и придающих всему облику выражение затаенного добродушного смеха".

Она нагнулась ко мне, перекрестила меня совсем по-домашнему, как это делала Барбале, и сказала:

- Спи, дитятко... Господь с тобою!

Сладко забилось мое сердце при этой бесхитростной ласке лазаретной сиделки, и бессознательно, обвив руками ее шею, я шепнула:

- Какая вы добрая, точно родная! Я уже люблю вас!

- Спасибо, матушка, красоточка моя, что приласкала меня, старуху... - растроганно произнесла Матенька и, заботливо укрыв меня одеялом,-поплелась к себе, покашливая и чуть слышно вздыхая.

Я улеглась поудобнее и стала смотреть в окно. Неспущенная штора позволяла мне видеть высокие деревья институтского сада и площадку перед лазаретными окнами, всю ярко освещенную луной.

"Вот, - думалось мне, - эта же луна светит в Гори и, может быть, кто-либо из моих, глядя на нее, вспоминает маленькую далекую Нину... Как хотелось бы мне, чтобы лунная фея передала, как в сказке, им - моим дорогим, милым, - что Нина думает о них в эту лунную осеннюю ночь!.."

И лунная фея, точно подслушав мое желание, явилась ко мне. У нее были светлые, совсем льняные волосы, спадающие по плечам длинными волнами... В глазах у нее словно отражалось сияние мечяца, так они были светлы и прозрачны!.. Высокая, гибкая, одетая во что-то белое, легкое, она неожиданно предстала предо мною... И - странное дело - я не испугалась нисколько и смотрела на нее с улыбкой, выжидая, что она скажет. Но она молчала и только пристально смотрела на меня своими загадочными глазами . Луч месяца скользнул по ее головке и спрятался в кудрях. И кудри ее стали оттого совсем, совсем серебряными.

Так как она все еще молчала, то я решила заговорить первая.

- Как хорошо, - прошептала я, - что
Страница 25 из 32 Следующая страница